Play the kitten
Шрифт:
***
– Сегодня я без Хейзел, да? – спросила Вайолет, разглаживая белый фартучек, надетый поверх ее свободной рубашки. Лиз бедром толкнула тележку ближе к двери шестьдесят седьмого и принялась поправлять волосы девушки. Вопрос все висел без ответа, и Вайолет здорово начинала волноваться, глядя на серьезное выражение лица своего одного из фактических боссов. Густые бирюзовые жидкие тени под толстыми стрелками завораживали своей насыщенностью. Вайолет даже не сразу заслышала, как где-то в соседнем коридоре хлопнула дверь одного из номеров.
– Я хочу, чтобы ты зашла и сменила белье на постели, идет? – глядела на девушку Лиз, повертев приподнятой рукой, стряхивая тонкий золотой браслет.
Вайолет коротко кивнула,
– Лиз, я дум-
– Ш-ш-ш, - покачала пальцем та, разглаживая брови девушки, - без слов и к делу, - в последний раз откинув и приподняв подушечками пальцев волосы девушки, она резво вытащила из отсека тележки белую простыню, пододеяльник и две наволочки, затем быстро дважды постучала, выкрикнув стандартную фразу и странно приобняла Вайолет за плечи. Та и удивиться не успела, ведь уборку номера обычно производят в отсутсвие постояльца…
Послышались шаги и приглушаемый стенкой голос, и Вайолет все сильнее настораживалась крепкой хватке на своих плечах, словно Лиз задумала что-то зловещее, что ясно должно было не понравится Вайолет. Все жилки заледенели, и кровь будто похолодела, словно все ее нутро чувствовало подвох и сомнение. Шумела система кондиционирования; по вентиляции гулял ветер.
Раздался щелчок, и дверь отворилась.
– Да, да, я понимаю… - юноша, открывший дверь, даже не посмотрел на гостей, лишь отпустил ручку и вернулся в комнату, поправляя зажатую между ухом и плечом трубку телефонного аппарата, - …нет, я понял, да… - хмурясь, продолжал тот сосредоточенно убеждать собеседника.
Но даже если бы солнце рухнуло на землю, и кромешная тьма окутала коридоры «Кортеза», Вайолет бы все равно узнала этот голос. Вот почему Лиз так ее прихорашивала! Это номер Кита!
Секундное замешательство прошло, и Вайолет дернулась, желая вырваться из хватки Лиз, убежать подальше от этой комнаты, запомнить номер и больше никогда не возвращаться.
– Нет, ты войдешь и сменишь белье, – решительно шептала Лиз, сжимая плечи извивающейся девушки, - давай, - та втолкнула Вайолет в открытую комнату и, не дав ей и мгновения на то, чтобы опомниться, скрылась в коридоре, оставив девушку одну. Вайолет застыла на месте, сжимая свежие простыни, повисшие на предплечьях; сердце колотилось как бешеное, отбивая нечеловеческий ритм так интенсивно, что казалось, маленький пульсирующий орган и правда задевал ребра – настолько неприятно ныла грудная клетка. Тело колотило в лихорадке, от страха пересохли рот и губы. Девушка нервно облизнулась.
В полной прострации она смотрела на темноволосого красивого юношу, который, быстро стащив с постели синюю спортивку и серые штаны, откинул вещи на кресло, словно приготавливая постель для уборки, прошелся качающейся походкой до окна, зажимая плечом трубку и сжимая в руке сам агрегат, и машинально задергал край белой футболки, продолжая повторять в телефонный динамик набор слов, смысл которых до Вайолет не доходил. В лучах дневного солнца облик Кита казался темным на фоне гардин из светлого льна. Тонкий спиралевидный брусничный проводок тащился по ковролину от аппарата в руках юноши до одной из тумбочек; мягкий ворс еле слышно приминался под подошвами потрепанных кроссовок. Будто потерянная, Вайолет с необъятным ужасом простаивала у шкафа, ожидая того, что и произошло мгновением позже, - Кит обернулся. Обернулся и замер, уставившись на девушку, едва заметно приоткрыв рот так, что нельзя было сказать, обескуражен ли он или просто желал ответить собеседнику на другом конце провода. Тот самый взгляд, каким его помнила Вайолет во время всех этих нелепых столкновений в общественном транспорте. Страх и недоумение. Злость и отчаяние. Он словно узнавал ее, они словно были старыми знакомыми детства, но в то же время и будто боялся. И этот страх
– Бля, Кит, ну ты скоро или нет?! – от резкого голоса Вайолет подпрыгнула, делая шаг в сторону; в комнату впорхнула Анна. Ее русые волосы небрежными волнами привычно падали на спину и грудь, свободная майка, заправленная спереди в шорты, свисала до бедер; сверкнули многочисленные серебрянные сережки на хряще левого уха. – Дейзи уже на месте, нам нельзя опа-аздыва-ать, - пропела та. Кит моргнул, отводя взгляд от Вайолет и, посмотрев на вошедшую, поднес палец к губам, потрясывая трубкой. Еще один удар. В одну секунду он здесь, смотрит на нее, а в следующую уже совсем другой человек - все внимание на ней - и вновь улыбается. Глаза вновь горят жизнью и симпатией…
– Да, хорошо, мам, я все сделаю, - спокойно продолжил юноша, взъерошивая свои темные непослушные волосы. Вайолет сглотнула, с трудом оторвав взгляд, и поплелась до постели, стаскивая тяжелое одеяло на близстоящее кресло. Анна тихо захихикала и, вприпрыжку достигнув окна, игриво укусила Кита за плечо. Тот улыбнулся, кинув на девушку теплый взгляд, взяв в руку телефонную трубку.
Вновь мучительно защемило в груди. Чувство, сродни холодному ветерку, который обдувает твою шею, когда ты лежишь в теплой ванне. Неприятное, болезненное ощущение; ты хочешь тепла, но уровень воды слишком низок, и это тепло тебе недоступно…
Вайолет стаскивала простыню, когда Анна впервые бросила на нее взгляд, продолжая виснуть на плечах Кита. Лишь на мгновение – и снова все внимание на юноше.
Она слышала его голос. Вновь, за все эти дни она снова слышала его голос. Ласковый, такой теплый, чарующий…
Пока простыня медленно, но верно утягивалась к краю матраса, Вайолет старалась не дышать, зная, что сбившиеся вздохи выходили слишком громкими. Ноги подкашивались и тряслись, хотелось сползти на ковер, упасть на пол также, как и эта несчастная простыня. Изредка Вайолет отключалась, а затем вновь приходила в себя, осознавая, что сжимает в руках подушку, что надо снять несвежую наволочку, которую надо заменить на новую.
– … пока, и я тебя люблю, - окончил разговор Кит, с улыбкой опуская трубку на аппарат. Анна прокомментировала сводку погоды, сдобрив речь добротной порцией мата, и потянула Кита к выходу. Тот быстро опустил городской телефон на кофейный столик, поправил темные джинсы, поднял с ковра свой черный рюкзак «Венгер» и, закинув его на плечо, последовал за Анной в общий коридор, прикрывая за собой дверь. Снаружи доносился противный смех Анны, и будто кондиционер заработал чуть тише.
Она держалась, или, по крайней мере, старалась убедить себя в этом. Теперь же, оставшись наедине с самой собой и грудой постельного белья, Вайолет мучительно всхлипнула, зажимая рот ладошкой, сползая по бортику постели к полу, хватаясь за жесткий матрас. Туго скручивало живот, и слезы капали на ноги, на фартук, оставляя влажные капли на белоснежной ткани, пропитывая материю. Насколько больно должно стать, чтобы перестать чувствовать вообще? Насколько долго надо давиться слезами, чтобы перестать ощущать горечь и обиду?
Порой бывает тяжело взять себя в руки, справиться с эмоциями. Твое окружение словно шепчет «Сдайся. Разве ты не видишь, насколько все плохо?». Но в отеле было что-то такое, вроде внутреннего стержня, который взывал к Вайолет сквозь пропитанные хлором ковры и мебель, через бетонные стены, хранившие куда больше секретов, чем улыбка Джоконды. «Кортез» взывал к Вайолет, и та чувствовала энергию, исходившую из полов и потолка, словно невидимые взору сильнейшие вибрации. От слез не было проку, не становилось лучше, как раньше. Здесь, в этой комнате Вайолет будто заново впитывала в себя все те наставления, что отчаянно старалась вбить в свою голову все эти продолжительные месяцы.