Племя Тигра
Шрифт:
Семен открыл глаза и долго смотрел на стебли травы, качающиеся прямо перед лицом: «Какой-то злак – я ничего в этом не понимаю – просто трава. Ее едят, а она опять растет. Пастбище. Сначала из одного корня вырастают несколько стеблей – толстых и длинных, а там, внизу, десяток маленьких ждут своей очереди. Когда взрослых съедят или скосят, они кинутся в рост, и вместо трех стеблей будет десять. Принцип газона – скашивать взрослые особи, чтобы заставить расти многочисленную молодь. Тогда травяной покров становится плотным, стойким к вытаптыванию. Правда, вместо десятка сильных особей на том же месте поместится сотня слабых, но покров будет плотнее и гуще, общий объем биомассы станет больше. Люди живут также? Воинов заменят
Семен представил лица хьюггов, вспомнил их запах и передернулся от ненависти: «У-у, твари!! Сволочи!!! Нет, не зря! Бить, давить, рвать зубами – ради этого жизни не жалко – хоть одну лишнюю тварь удавить, загрызть!.. Гады…»
Он задышал, задвигался, почувствовал, как ему неудобно лежать, открыл глаза.
«Сумерки. Закат догорает. Трава колышется – ветер не сильный и совсем не холодный – или это я уже настолько остыл? Чего они не прикрыли меня рубахой? Вот же лежит чья-то. Хотя как тут прикроешь – голое мясо, пузыри – все бы прилипло. Эта жижа – сукровица и гной – стекает по бокам и засыхает. Я, наверно, уже прилип к подстилке – не отодрать. А собственно, зачем?..»
До Семена вдруг дошло, что вот этот бугор рядом с ним, прикрытый рваной, заляпанной кровью рубахой, – это не просто так, это человек. Труп, наверное. Это от него так разит по2том и еще чем-то. Откуда он тут взялся?
Семен потянулся и дотронулся до мускулистого плеча, рассеченного глубокой рваной раной. Человек застонал и перевалился на спину. Черный Бизон.
– Ты еще здесь, Семхон? – тихо прошептал воин. – Все-таки придется опять умирать. Только теперь ты не сможешь меня оживить, да?
– Тебе все мало? – выдавил из себя Семен. – Кто бы меня самого оживил, а?
– Возьми меня с собой в будущее, Семхон.
– Возьмешь тебя, как же… Ты же неистребим – держишься за этот мир всеми лапами. В прошлый раз…
– Нет, Семхон, нет… Теперь – нет… За нами пришли наши предки. Сейчас ты соединишься, станешь единосущным со своим Именем…
«Опять высокие материи, – мысленно усмехнулся Семен. – Про мое тайное имя вспомнил. Я его и сам-то плохо понимаю – что-то связанное с родовым зверем, с посредничеством между миром живых и мертвых. Кто
– «Волки не едят падаль».
«Во, блин, – слабо удивился Семен. – Предсмертные глюки. Вспомнился друг – волчонок, и как мы с ним ментально общались. Впрочем, другом он мне не был, но услугу оказал немалую – благодаря ему я стал членом рода Волка. И какой из всего этого получился толк? Только лишние мучения… Хотя был Художник, была Сухая Ветка…»
– «Я не волчонок. Но был им».
«Нет, – сообразил Семен, – слишком отчетливое „эхо“. Может, и правда контакт? Давненько он не появлялся».
– «Ты не звал меня».
Семен приподнялся на локте: там, где лежали трупы, передвигались серые четвероногие тени – действительно, волки… Долго поддерживать тело в таком положении было трудно, он вновь откинулся на спину и подумал, что по большому счету ему грех жаловаться – он умирает не в одиночестве: и Бизон приполз, и волчонок здесь. Все вернулось на круги своя…
– «Да, я не звал. Тебя приняла стая?»
– «Приняла. Я сильный».
– «Меня тоже приняли. „Мои“ решили, что я сильный».
– «Твои мертвы?»
– «Нет. У нас большая стая. Она жива».
– «Тебя убили?»
Семен мысленно усмехнулся: «Хороший вопрос! Волк не понимает слова „смерть“. Для него это лишь поражение, проигрыш более сильному противнику. Когда-то я сражался с его матерью. И победил – почти случайно. А для волка нет и случайностей – противник мертв, значит, ты сильнее. Что ж, я готов считать себя убитым, сраженным, так сказать, насмерть, но уж никак не побежденным! С какой стати?! Но для зверя одного не бывает без другого. Значит, придется ответить…»
– «Нет. Я победил».
– «А почему не живешь?»
– «Мои рядом – мертвы. Мне нужны живые. Нужна стая».
– «Да, стая нужна».
Что-то холодное и мокрое ткнулось в щеку. Семен не стал открывать глаза – хватит, слишком устал. По лбу мазнуло шершавым и влажным, потом по щеке.
На груди, на животе вспыхнула боль. Он стиснул зубы и зажмурился изо всех сил, потому что понял: сейчас будет еще больнее. Но стонать нельзя, нельзя ни в коем случае: кто-то вылизывает его раны.
Там ожоги и голое мясо. У волков очень шершавые языки.
Стонать нельзя. И терять сознание тоже нельзя.
– У-а-а-у-у! У-у-у-а-а-у!
Путаясь в шкурах, наступая в темноте на тела спящих женщин, Кижуч выбрался наружу и задрал голову. На смотровой площадке над лагерем виднелся подсвеченный луной черный силуэт волка.
– У-а-а-у-у!
Шевелились шкуры, прикрывающие входы в жилища. Обнаженные мужчины с оружием в руках вставали на ноги и молча смотрели на воющего волка.
Утром собаки не хотели идти по следу, но Перо Ястреба смог заставить самых послушных – тех, кого вырастил сам. Воины пошли за ними. Волчий след был прямым, как полет стрелы.
Они успели.
Глава 8. Два уровня
Шкура бизона, обычно закрывавшая вход, сейчас была откинута в сторону. Шаман племени лоуринов сидел скрестив ноги на толстой подушке из свернутых шкур. Костер в обложенном камнями очаге сейчас не горел, лишь дышала теплом кучка подернутых пеплом углей. Шаман смотрел наружу сквозь поднимающиеся вверх струи теплого воздуха. Там, в треугольнике входа, медленно опускались большие пушистые снежинки. Коснувшись земли, они таяли – сразу или чуть помедлив. Они исчезали почти все, но шаман знал, что время Белой Воды началось. Время праздников, время посвящения воинов, время загонной охоты. На нее охотники пяти племен выйдут совместно, чтобы освятить кровью общей добычи свое высшее – межплеменное – родство людей, знающих Творца всего сущего.