Племя вихреногих. Книга 2
Шрифт:
— Это, наверное, и есть Поющий Червь, — предположил Димка. И замер, ошалело осматриваясь.
Стены комнаты сплошь, от потолка до пола, покрывали барельефы. Вырезанные, должно быть, очень сумасшедшим скульптором — вороны, вырывающие глаза людям, змеи, пожирающие людей, люди, сидящие на кольях…
Голова у мальчишки пошла кругом. Лишь когда сюда вошел отставший на лестнице Льяти, он опомнился. В углах комнаты стояли четыре каменных чаши. В них горело очень тёмное, практически без свечения, сине-фиолетовое пламя, распространяя густой, ни на что не похожий, но неожиданно приятный запах. Странный оттенок этого пламени буквально заворожил Димку. Осторожно ступая по гладкому камню,
Подчиняясь внезапному порыву, Димка сунул руку прямо в чашу, тут же отдернув её. В ней была какая-то жидкость, и, когда он отдернул пальцы, те тут же вспыхнули — но лишь через несколько секунд кожу начало жечь и мальчишка, яростно дунув, сбил пламя. Его пальцы были в темной, густо пахнущей жидкости. Он так же бездумно лизнул их… и тут же сплюнул, скривившись: на вкус эта жидкость напоминала скипидар. Теперь он понял, что её запах похож на запах сосновой смолы — но откуда сосны здесь, в тропических джунглях?..
— Что это? — ошалело спросил Льяти, осматривая помещение. Ничего больше, кроме этих чаш и идола Червя тут не было.
— Не знаю, — Димка ошалело помотал головой. То ли от вкуса странной жидкости, то ли от её запаха в голове у него всё поплыло. Он бездумно повернул голову, глядя на Льяти.
Глаза Льяти глубоко, странно блестели, и Димка вновь помотал головой: в них мерцали отражения странного огня и в какой-то миг ему показалось, что эта комната невероятно огромна и он смотрит куда-то в её дальний конец. А лицо Льяти, освещенное зыбкими сполохами пламени, тоже казалось таинственным и чужим…
Льяти вдруг помотал головой — верно, и ему привиделось что-то похожее — и Димка, наконец, опомнился. Отчасти. В голове у него мягко плыло, боль куда-то ушла — зато мощной волной поднимались шепчущие, обещающие голоса, и сейчас Димка уже не видел смысла сопротивляться им…
Он не знал, чем бы всё это кончилось — то есть совсем, — но его отрезвила боль в спине. Рану жгло и дергало — и это ощущение перебивало все другие…
— Что делать-то будем? — Юрка посмотрел на идола и тоже передернулся. — Брр-р-р, похабщина какая…
От пришедшей в голову Димки идеи в ней словно зажглось маленькое солнце.
— А вытащим этого красавца наружу — и спихнем вниз.
Юрка тоже просиял, услышав это.
— Точно!
* * *
Сразу в несколько пар рук мальчишки навалились на идола. Он оказался жутко холодный — по крайней мере, руки Димки обожгло буквально смертельным холодом. Хуже даже — что-то мертвящее поползло по рукам, стараясь добраться до сердца. Игорь зашипел, Юрка неожиданно похабно выругался — но идол всё же сдвинулся и с невыразимо мерзким скрежетом пополз по каменному полу.
— А ну, навались! — крикнул Игорь. — Раз, два!..
Мальчишки налегли изо всех сил, упираясь в пол пятками. Идол со скрежетом пополз к выходу. Димке показалось, что ему режут уши ржавым ножом. В этом мерзком скрежете ему померещились вдруг обещания невообразимых, адских мук, которые ждут его и всех, если он не прекратит. Но он только сжал зубы, и толкал, толкал, толкал…
Идол Червя, казалось, активно упирался, — но в конце концов мальчишки вытолкали его наружу. Здесь, на свету, мерзкий скрежет стал тише, в нем Димке померещился вдруг страх и обещания всевозможных благ — но он всё равно толкал, толкал, даже не пытаясь утирать заливающий глаза пот — и замер лишь когда идол Червя, качнувшись, замер на краю площадки.
— Катись в ад, погань, — Игорь протянул руку и сделал последний толчок.
Идол вновь неохотно качнулся… на миг замер… потом вдруг опрокинулся, со всего размаху грохнувшись об острое ребро пирамиды. И взорвался,
* * *
Мальчишка замер, удивленно моргая. Давившая его черная жуть вдруг исчезла, словно её просто выключили. Боль в голове начала слабеть, даже солнечный свет не казался ему больше ядовитым. Змееволки за стеной замерли, ошалело мотая головами — и вдруг, скуля, бросились в лес. Димка усмехнулся, вытирая наконец заливающий глаза пот.
— Ну вот, теперь на самом деле всё…
* * *
— Стой! — Верасена вскинул руку, всматриваясь куда-то в заросли, и Максим тоже замер. Он уже знал, что в лесу уши гораздо важнее глаз — если не отвлекаешься, знаешь всё, что происходит вокруг. Но он пока что ничего не видел и не слышал в ровном шуме леса…
Он уже тысячу раз пожалел, что отправился в этот поход. Западный лес напоминал одно громадное гноище — груды рухнувших стволов, поросших разноцветными грибами, осклизлый ковер опавших листьев, паутина, болота… Воздух здесь был жаркий и влажный, настолько, что мальчишке иногда казалось, — его завернули в рулон горячей сырой ваты. От пота и грязи чесалась и зудела кожа, волнами накатывало ощущение мерзости, нечистоты. Поделать с этим, однако, ничего было нельзя — мутная вода лесных речек чистотой отнюдь не отличалась. Кишащие здесь отвратного вида насекомые, нагло лезущие под одежду, тоже отнюдь не доставляли радости. Даже Вороны явно чувствовали себя здесь не в своей тарелке — хотя и старались не подавать виду.
Один Вайми вел себя, как ни в чем ни бывало. Он и в своём родном мире жил в таком вот лесу и неплохо приспособился: его темно-золотая, с серебристым отливом, гладкая, плотно прилегающая к твердым мускулам кожа оказалась ещё и очень прочной — даже страшные длинные колючки оставляли на ней лишь смутные белесые следы. Двигался он с бездумной ловкостью — плавно, бесшумно скользил в зарослях, в которых и змея застряла бы или стремительно бежал там, где и ногу не сразу поставишь, мог мгновенно замирать и подниматься одним движением. Очень цепкие руки и ноги позволяли ему взобраться на любое дерево. Высоты он совершенно не боялся, — как совершенно не боялся жары, сырости и холода. Скорее из гордости, чем на самом деле — когда Вайми думал, что никто его не видит, физия его становилась весьма мрачной. Он любил всякие вкусные вещи и был очень разборчив в еде. Здесь, в лесу, где подходящей ему еды не было, он не жрал два последних дня…
— Что там? — спросил он. Несмотря на тысячелетний возраст, характер у него был самый непосредственный. Даже сейчас, после долгого бега, он дышал бесшумно. Одет он сейчас был ещё легче обычного — пёстрый четырехцветный шнур на бедрах с длинной бахромой и то, чем наградила природа. Впрочем, в таком лесу, сказал он, самое удобное — вообще ничего не носить, и лишь наличие вокруг общества вынудило его пойти на жертвы…
— Заткнись, — процедил Верасена. Лицо у него было напряженное.
Вайми моментально скривил ему рожу, но возражать вслух не стал. Их с Верасеной отношения не заладились в самом начале. В первый же вечер Вайми задумал развести на вершине ближайшего холма костер и сплясать у него в честь звезд-предков. Верасена тут же запретил "людоедские пляски", вполне резонно указав, что таким костром Вайми оповестит об их отряде всех вокруг на день пути, а то и больше. Сами Вороны, как заметил Максим, жгли костры только днем, и хитро, без дыма…