Плененная грешником

Херд Мишель

Он кладет руку мне за голову и прижимается своим телом к моему, другая его рука остается сомкнутой вокруг меня. Я чувствую, как он прижимается ртом к моим волосам.

— Шшш...

Захваченная Виктором и отчаянно нуждающаяся в утешении, я прижимаюсь к нему так близко, как только могу, оплакивая все, что потеряла.

— Господи, Розали, — прошептал он, с беспокойством произнося слова. — Я так чертовски сожалею о боли, через которую ты проходишь.

Извинения не вернут мою семью, но они немного облегчают душевную

боль – достаточно, чтобы я могла дышать и чтобы ко мне вернулось здравомыслие.

Мои руки оказываются между нами, и мне удается ухватиться за его рубашку, нуждаясь в утешении, которое он предлагает, хотя бы еще на некоторое время.

— Если ты больше ни во что не веришь, просто поверь, что я не причиню тебе вреда.

Это не имеет значения. Мне уже причинили такую боль, от которой я никогда не смогу оправиться.

Виктор отстраняет меня на дюйм, его руки обхватывают мое лицо, и я вынуждена посмотреть на него, когда потерянные рыдания срываются с моих губ. Его глаза впиваются в мои, и впервые в них нет и следа жестокости, всегда таившейся в темных глубинах его радужки. Есть только сострадание.

— С тобой все будет в порядке.

Я качаю головой, моя кожа касается его ладоней.

— Не будет.

Я слишком многое потеряла.

Вчерашняя счастливая девушка умерла вместе со своей семьей, и на ее месте остались осколки того, кем она когда-то была.

— Ты будешь в порядке. Просто на это потребуется время.

Поскольку он выглядит не как глава Братвы, а как человек, в груди которого на самом деле бьется сердце, я осмеливаюсь умолять:

— Пожалуйста, отпусти меня.

Он медленно качает головой, сострадание исчезает, и он отстраняется от меня.

— Перестань просить. Я дам тебе свободу, только когда тебе исполнится двадцать один год.

Мои плечи опускаются, и, развернувшись, я иду в ванную и закрываю за собой дверь.

— У тебя есть десять минут, — выкрикивает он.

Глубоко вдыхая, я открываю краны и смотрю, как вода разбрызгивается по кафелю.

Я так устала. Физически. Эмоционально. Ментально.

Я не смогу бороться в течение трех лет. Но сдаваться нельзя.

Может быть, мне удастся поговорить с матерью Виктора. Или, если повезет, мне удастся встретиться с Изабеллой. Может быть, кто-то из женщин захочет мне помочь.

Эта мысль – единственное, что дает мне силы принять душ. Когда я возвращаюсь в спальню, то с облегчением вижу, что Виктор меня не ждет. Я быстро надеваю джинсы, футболку и обуваю кроссовки. Я заплетаю мокрые пряди в косу, затем выхожу из спальни.

Когда я спускаюсь по лестнице, глаза Виктора скользят по мне.

— Намного лучше. — Он протягивает мне руку, но я игнорирую ее и прохожу мимо него.

Я не любуюсь прекрасным садом, а осматриваю стены по периметру в поисках способа сбежать. Повсюду расставлены

охранники, которые быстро уничтожают надежду когда-либо сбежать из этой тюрьмы.

— Особняк слева, — бормочет Виктор, когда я достигаю развилки на тропинке.

Значит, дом Изабеллы должен быть справа. Если она не присоединится к нам за обедом, я пойду к ней и попрошу о помощи.

Когда я дохожу до открытых французских дверей, Виктор кладет руку мне на поясницу и подталкивает внутрь. Я отстраняюсь, хмуро глядя на него.

— Не прикасайся ко мне.

Он поднимает руки в жесте капитуляции, затем поворачивает голову к двери справа от нас.

Когда я вхожу в столовую, мои ноги мгновенно подкашиваются, когда все взгляды обращаются ко мне. За длинным прямоугольным столом сидят пять человек. Три женщины и двое мужчин.

Виктор проходит мимо меня и выдвигает стул.

— Проходи, садись.

Мои глаза мечутся между двумя взрослыми женщинами, пытаясь понять, кто из них Изабелла, когда я сажусь.

Виктор садится во главе стола, затем указывает на каждого человека.

— Алексей, Изабелла и Мария Козловы. А это мои родители, Дмитрий и Ариана Ветровы.

Мои глаза прикованы к Изабелле, которая смотрит на мою шею. Ее голос низкий от гнева, когда она спрашивает:

— Почему у нее следы на шее?

— Розали оказала сопротивление. Я никогда не собирался причинять ей боль, — объясняет Виктор. — Мне пришлось усмирить ее, потому что у нее был приступ паники после того, как она увидела, как убивают ее дядю.

Мария тянется к моей руке, и я быстро убираю обе свои под стол, не желая, чтобы кто-то прикасался ко мне.

— Я сожалею о твоей потере, — бормочет она.

Моей потере? Я пережила не просто потерю, а нечто большее, и теперь от меня ждут, что я буду обедать с врагом, улыбаться и благодарить его за то, что он приютил меня?

Качая головой, я издаю горький смешок.

— Это безумие. — Я продолжаю качать головой, поднимаясь на ноги. — Я не буду этого делать.

Я проскакиваю мимо Виктора и выхожу из столовой. Я нахожу дорогу к французским дверям и бегу так быстро, как только могу, к пограничной стене.

Не успеваю я добежать до нее, как передо мной появляются четверо охранников.

Я неуверенно останавливаюсь, отчаянно ища другой способ сбежать. Когда я оглядываюсь назад, то вижу Виктора, стоящего у тропинки, его руки скрещены на груди, когда он наблюдает за мной.

— Моим людям нужно работать, Розали. Они не станут гоняться за тобой по всему участку весь день, — выкрикивает Виктор.

Я смотрю на русских солдат и чувствую себя глупо за то, что вообще пыталась добраться до стены. Разочарованная, я разворачиваюсь и иду обратно к дому Виктора и прямиком в свою спальню. Я захлопываю дверь, жалея, что у меня нет ключа, чтобы ее закрыть.