Плененная Иудея (сборник)
Шрифт:
– Да нет, – медленно, словно нехотя, ответил ему кто-то, – скорее те, кто пытался найти еду.
– Где ж ее найдешь? – сочувственно откликнулся другой.
– Да за городом, в оврагах, дикие овощи искали. Вот и попались, – сказал первый и вздохнул.
Ионатан недоуменно и со все нарастающей тревогой переводил взгляд с одного говорившего на другого.
– Зачем, зачем же их сюда пригнали? – спросил Ионатан, сознавая, что его вопрос неловок и глуп, и досадуя за это на себя.
– Тьфу ты, – сплюнул один из говоривших и, оглядев Ионатана,
– Не будь столь наивен, Ионатан, – раздался рядом голос командира отряда Ицхака, – им надо запугать нас.
– Да уж, римляне на такие представления мастера, – прозвучал скорбный голос.
– Думают, вид казненных сделает нас уступчивей, – презрительно сквозь зубы процедил Ицхак.
Несколько десятков столбов были вкопаны римлянами споро и ловко. Пленных раздели и, связав над головой руки, привязали к столбам. Нагие, беззащитные, жалкие, с испуганно-болезненным выражением на лицах, стояли они под яркими лучами солнца в ожидании наказания. Плоть их мелко дрожала в предчувствии жуткой боли, покрываясь каплями пота.
Римские солдаты, производящие наказание, были все люди крупные, мускулистые, твердо стоящие на широко расставленных ногах. Готовясь к экзекуции, они неспешно двигали плечами, разминая мышцы.
Взвившись, кожаные бичи со свистом разрезали воздух и опустились на спины, предплечья, ноги привязанных. Вопль боли разорвал тяжкую тишину. Истошные крики избиваемых никак не подействовали на палачей. Их лица оставались равнодушно-сосредоточенными, словно они выполняли необходимую работу. Били жестоко. Кровь от разрываемой плоти брызгала в стороны, стекала на землю.
Со стен, облепив их в безмолвии, с окаменелыми лицами, смотрели жители Иерусалима. Они страдали вместе с наказуемыми. Кожей своей ощущая боль. Глаза и молодых, и старых наполнялись слезами. Они подавляли поднимавшиеся в горле рыдания.
В глубине души каждого человека, самого смелого, уверенного, непримиримого, живет мысль о возможности спасения: а если сдаться? Ее, эту мысль, можно отталкивать с негодованием, загонять в самый темный угол сознания, но она всегда возвращается – тайная, непрошеная, непроизвольная, заставляющая стыдиться, но связанная со страстным, непреодолимым желанием сохранения жизни.
Каждый новый удар римского бича бил не только по окровавленным телам, но и по надежде иудеев на жизнь. Озлобленная решимость все отчетливей стала проявляться на лицах защитников города. Нервное напряжение Ионатана обострилось, когда почудилось, что один из истязуемых ему знаком. Он напряг зрение.
«Показалось», – пронеслось в его голове, и в эту секунду он совершенно ясно узнал в изможденном, худом старике с седыми патлами всклокоченных волос Амрама.
Ничего не осталось в этом человеке с гулко ходящими от каждого удара ребрами от того неспешного величавого философа, каким Ионатан видел его в первую их встречу.
Вскрикивая от ударов, Амрам бился, выворачивая руки, стараясь освободиться. Палач резко дернул бич. Железный наконечник вырвал кусок мяса под рукой мужчины.
– Старается, – с ненавистью прохрипел один из стоящих рядом с Ионатаном.
– Это даже лучше, – сказал Ицхак.
– Что лучше?! Что лучше?! – выкрикнул Ионатан и, развернувшись, схватив Ицхака за плечи, затряс его изо всех сил.
Ицхак позволил рвануть себя раз, другой. Затем, оторвав от себя руки Ионатана, неспешно поправил кожаную перевязь с мечом, сказал ровно и безжалостно:
– Милосердней. Быстрее умрет на кресте. Меньше мучиться будет.
Ионатан стоял, совершенно раздавленный и оглушенный. Его коробила деловитость, прозвучавшая в словах Ицхака, хотя она была и правдива. Ему было горько и гадко.
– Мы должны их спасти, – сказал он.
Ицхак отрицательно покачал головой:
– Невозможно.
– Я пойду один, – тихо, но решительно сказал Ионатан.
– Без приказа не пойдешь. Ворота закрыты. Хочешь погибнуть – погибнешь. Случай представится.
Ионатан повернулся. Пленных уже не бичевали, но, грубо выворачивая руки и ноги, силой укладывали на кресты. Страшась нестерпимой боли, желая хоть как-то отсрочить мучительный миг, несчастные инстинктивно сжимали ладони в кулаки, а воины, торопясь распрямить их, ломали им пальцы.
Несколько ударов молотком – и острые пятнадцатидюймовые гвозди, пробив запястья, входили в древесину. Один за другим воздвигались кресты с кричащими от ужасной боли, извивающимися иудеями. Сотни крестов встали перед глазами защитников Иерусалима.
В чем вина этих несчастных, а если она есть, так ли она велика, соизмерима ли со страданиями? Господи, где ты? Посмотри, как мучают народ твой.
Оторвавшись от холодной стены, полный решимости Ионатан пошел в сторону ворот. Остальные не сговариваясь, охваченные, как и он, состраданием, ненавистью, озлоблением, жаждой мести, повинуясь его молчаливому бесстрашию, исходившей от него силе бойца, двинулись следом.
В эту минуту Ицхак понял, что, если он не пойдет со всеми, его авторитет командира пострадает. Со злобой на лице, недовольно дернув головой, он резко развернулся. Шагая широкими шагами, обогнал идущих и встал впереди.
Тогда Ионатан отстал на полшага. Соперничество было ему ни к чему.
Вырвавшись из ворот, воинственно крича, иудеи устремились к крестам и стоящим рядом с ними римлянам и вдруг остановились, замерли. Боевой клич медленно затих.
Картина, возникшая перед их глазами, была жуткой, как создание дьявола. Солнце висело в небе раскаленным пылающим шаром. На голом, без единого кустика, холме чудовищным лесом вздымались кресты с искореженными телами умирающих. Издеваясь, римляне прибили иудеев в разных положениях, иных даже вверх ногами. Над крестами, распластав грязно-белые крылья, издавая мерзкие мяукающие звуки, кружили предвестники беды и смерти – стервятники. Но не это остановило иудеев.