Плененные
Шрифт:
Нэш разочарованно сжал кулаки:
— Я желаю знать, где она.
Себастьян, пожав плечами, прислонился к капоту, скрестил ноги:
— Твои желания большого веса не имеют.
Ана вновь втиснулась между ними.
— Вид у тебя довольно потрепанный, старина. — Себастьян испытывал бесконечное удовольствие. — Совесть заговорила?
— Брат, — строго, но с сочувствием проговорила Ана, — не язви. Разве не видишь, что он несчастен? Сердце кровью обливается. — Она взяла Нэша за локоть: — И влюблен.
Себастьян
— Не позволяй подлецу разжалобить тебя.
Она бросила на кузена нетерпеливый взгляд:
— Ради бога, только посмотри.
Тот неохотно покосился, глаза потемнели, рука крепко вцепилась в плечо. Нэш не успел вырваться.
— Святители небесные, правда! — Себастьян опять засмеялся. — Тогда за каким чертом кашу заварил?
— Не обязан перед тобой объясняться, — буркнул Нэш, рассеянно стряхнув руку с плеча, словно обожженного солнцем. — Все, что могу сказать, ей скажу.
Себастьян смягчился, хотя не нашел никаких оснований облегчать ему дело.
— По-моему, ей кажется, что ты уже сказал все, что мог. Полагаю, она не в том состоянии, чтобы снова выслушивать гнусные обвинения.
Сердце заледенело.
— В каком состоянии? Она больна?
Кузены переглянулись так быстро и скрытно, что Нэш ничего не заметил.
— Нет, — ответила Ана, стараясь не злиться на Моргану, которая явно не сказала ему о ребенке. — Фактически вполне здорова. Себастьян имеет в виду, что она расстроена вашей ссорой.
Пальцы разжались, вернулось дыхание.
— Хорошо, — кивнул Нэш. — Мольбы хотите слышать? Ладно. Умоляю. Должен ее увидеть. Поползу на карачках. Если она пинком меня вышвырнет, буду жить с этим дальше.
— Моргана в Ирландии, — сказала Ана. — У наших родителей. — На губах засияла чудесная улыбка. — У вас паспорт есть?
Хорошо, что приехала. В Ирландии целебный воздух, будь то ласковый ветерок, веющий с холмов, или буйный хлесткий ветер с Ла-Манша.
Зная, что скоро пора возвращаться и заново склеивать жизнь, Моргана благодарна за эти недели, позволившие оправиться.
За свидание с родными.
Сидя на подоконнике в материнской гостиной, чувствуешь себя дома, в мире и покое. В лицо светит лучистое солнце, которое бывает только в Ирландии. За гранеными оконными стеклами — утесы, круто обрывающиеся над каменистым берегом с набегающими волнами. Под другим углом видна расположенная уступами лужайка, заросшая зеленой-зеленой травой, усыпанная качающимися на ветру цветами.
В другом конце комнаты сидит мать, рисует. Уютный момент сладко напоминает о детстве.
Мать почти не изменилась за прошедшие годы. Волосы такие же темные и густые, как у дочери, но коротко подстрижены и гладко обрамляют лицо. Нежная кожа с прекрасным ирландским румянцем. Кобальтовые глаза часто туманятся, но видят зорко.
При взгляде
— Какая ты красивая, мама.
Брайна с улыбкой подняла глаза:
— Спорить не стану. Очень приятно слышать это от взрослой дочки. — В голосе слышится мелодичный акцент ее родной страны. — Знаешь, как мы все счастливы здесь тебя видеть?
Моргана поставила ногу на подоконник, обхватила руками колено.
— Знаю, как я здесь счастлива. И благодарна, что вы не задаете вопросов, которые страшно хотите задать.
— Чего мне стоило заткнуть рот твоему отцу! Он тебя обожает.
— Знаю. — Глаза опять наполнились слезами. — Извини. Настроение то и дело меняется. — Она встала, тряхнув головой. — Кажется, не могу себя контролировать.
Брайна протянула руки:
— Милая… Мне можешь все рассказать, с начала до конца. Когда будешь готова.
— Мама… — Моргана опустилась перед ней на колени, прижалась, почувствовала на голове ласковую руку, улыбнулась, скрыв слезы. — Только недавно поняла, как мне повезло с тобой, с вами. С тем, что меня любят, берегут, заботятся. Я никогда, как следует, не благодарила за это.
Брайна озадаченно обняла дочь:
— Родные и должны любить, беречь, заботиться.
Моргана пристально взглянула на нее уже высохшими глазами.
— Но не все исполняют свой долг, правда?
— Это их беда. Что тебя гложет, моя дорогая?
Моргана снова стиснула руки матери:
— Стараюсь представить, как себя чувствуешь, зная, что тебя не любят и не желают. Когда тебя с детства считают ошибкой, обузой, которую терпят по необходимости. Что может быть хуже?
— Ничего не может быть хуже, чем жизнь без любви. Ты влюбилась? — мягко спросила Брайна.
Ответа не потребовалось.
— Понимаешь, его очень больно обидели и обделили. Он никогда не получал того, что я от вас получала и считала само собой разумеющимся. И все-таки он, несмотря ни на что, стал прекрасным человеком. Тебе бы понравился. Милый, веселый, с буйной фантазией, всегда готов испробовать что-нибудь новое… Только часть души прочно закрыта. Он закрыл ее не по собственной воле — под внешним влиянием. Моих сил не хватило, чтоб взломать замок. — Она отстранилась, присев на корточки. — Он не хочет любить меня. Я не могу… не стану брать то, чего он не согласен мне дать.
— Конечно. — Сердце слегка сжалось. — Ведь ты слишком сильная, гордая, умная. Впрочем, люди меняются. Пройдет время…
— Нет времени. К Рождеству у меня родится ребенок.
Заготовленные утешения застряли в горле. Осталась одна мысль: ее дитя носит ребенка.
— Как себя чувствуешь? — выпалила Брайна.
— Прекрасно, что первым задан именно этот вопрос. Хорошо.
— Уверена?
— Абсолютно.
Брайна поднялась, прижала к себе дочку, тихонько баюкая: