Пленница былой любви
Шрифт:
От тоски и растерянности я начала просматривать изданные на английском языке книги Муди. Большинство из них были об исламе, но мне это не мешало. Я перечитала их от корки до корки. Среди них я нашла словарь Вебстера и тоже прочла его. Я весьма сожалела, что здесь нет Библии.
Бог был моим единственным собеседником во время этих полных отчаяния дней и ночей. Постепенно в моем возбужденном разуме начал формироваться определенный план. Беспомощная в этой западне, не имея ни малейшей возможности хоть как-то защищаться, я хваталась за все, что могло приблизить меня к Махтаб. Поэтому я обратилась к религии,
Я подробно изучила справочник обычаев и ритуалов мусульманских молитв и начала практиковаться. Перед молитвой я мыла руки, ладони, лицо и стопы. Потом надевала белую молитвенную чадру. Во время молитвы верующий на коленях склоняется в смирении перед волей Аллаха, и его голова не должна касаться ничего, что сделано рукой человека. Вне дома это просто. В жилых помещениях верующий должен пользоваться молитвенным камнем. Я нашла их в доме несколько штук. Это были обычные кусочки затвердевшей глины диаметром около трех сантиметров. Молитвенным камнем мог быть любой кусочек земли, но эти были слеплены из земли в Мекке.
Надев чадру, положив перед собой открытую книгу на пол и головой касаясь камня, я регулярно произносила молитвы.
Однажды утром, когда Муди встал с кровати, я привела его в замешательство, занимаясь ритуальным омовением. Озадаченный, он смотрел, как я надеваю, чадру и занимаю положенное мне место в холле. Я точно знала, где оно: не рядом с ним, а позади него. Мы вместе обратились лицом к Мекке, произнося торжественные молитвы.
Я стремилась достичь двух целей. Прежде всего, удовлетворить Муди, даже если бы он заметил, что скрывается за моей религиозной преданностью. Он должен понять, что я хочу заслужить его расположение, чтобы вернуть Махтаб. Но разве не этого ему хотелось? Забрать у меня Махтаб было единственным и окончательным средством, которое должно было заставить меня покориться и согласиться с его взглядами на нашу будущую жизнь. И сейчас он мог убедиться, что его стратегия принесла желаемые результаты.
Но даже это было для меня второстепенным. В моих мусульманских молитвах я была более искренней, чем Муди мог бы предположить. В сущности, я только лихорадочно искала помощи. Если Аллах является таким же высшим созданием, как и мой Бог, я буду выполнять его требования так рьяно, как только смогу. Я хотела удовлетворить Аллаха еще больше, чем угодить Муди.
После окончания молитв Муди сказал:
– Ты не должна молиться по-английски.
Теперь у меня было новое занятие: я учила арабские слова, стараясь при этом убедить саму себя, что таким образом я не стану послушной иранской женой.
Однажды пришла Элен. Она позвонила в дверь, и мы разговаривали через окно.
– Я знаю, что Муди запретил нам приходить, но я все-таки хотела убедиться, жива ли ты еще, – сказала она. – Что-нибудь изменилось?
– Нет.
– Ты знаешь, где Махтаб?
– Нет. А ты?
– Не знаю, – ответила она, а потом предложила: – Может быть, помог бы ага Хаким? Муди уважает его. Я могла бы поговорить с ага Хакимом.
– Нет, – поспешно запротестовала я. – Если Муди узнает, что я разговаривала с кем-нибудь, это только ухудшит мое положение. Мне хочется только увидеть Махтаб.
Она согласно кивнула головой, покрытой чадрой, но осталась недовольна.
– Ты можешь кое-что
– Хорошо, но как я тебе его передам?
– Я спущу тебе на веревке корзинку или еще что-нибудь.
– Порядок.
Элен ушла, но так и не вернулась с Новым Заветом. Возможно, из чувства вины за этот тайный визит.
В один из солнечных дней я стояла на балконе, пытаясь осознать, в полном я еще рассудке или уже нет. Как долго все это длится? Я пыталась вспомнить тот день скандала с Муди. Это было месяц назад. А может быть, два? Я не в состоянии была вычислить. Я решила считать пятницы, потому что только эти дни чем-то отличались. Напрягая память, я вспомнила только одну пятницу со времени нашего конфликта. Неужели прошла лишь неделя? Неужели все еще апрель?
На противоположной стороне двора я увидела соседку, наблюдающую за мной через открытое окно. Я никогда прежде не видела ее.
– Откуда ты? – неожиданно спросила она на ломаном английском языке.
Я растерялась и даже испугалась, а потом с недоверием спросила:
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что знаю, что ты иностранка. Отчаяние развязало мне язык, и я разразилась потоком слов. Я не задумывалась над тем, кто она: друг или враг.
– Меня держат под замком в этом доме, – торопливо говорила я. – У меня забрали дочку, а меня закрыли в этом доме. Прошу вас, помогите мне.
– Я сочувствую тебе, – ответила она. – Я сделаю все, что смогу.
Но что же она может сделать? Замужняя женщина в Иране, по существу, была немногим свободнее меня. Потом, однако, мне пришла в голову мысль.
– Я бы хотела послать письмо своим близким, – обратилась я к ней.
– Хорошо. Напиши. Я перейду улицу, и ты бросишь его.
Я молниеносно написала письмо, которое, я уверена, было нескладным и весьма непоследовательным. Как сумела, я описала события и предупредила маму с папой, чтобы не тревожили посольство или Департамент штата, пока я не найду Махтаб. Я написала, что очень их люблю. Слезы заливали страницу.
Я снова сняла оконную раму и с конвертом в руке застыла в ожидании. Прохожих было немного, однако я не была уверена, удастся ли мне узнать среди других закрытых чадрой женщин ту, что обещала помочь. Я пыталась уловить какой-либо подаваемый мне знак.
По улице быстро шла женщина, одетая в черное манто и русари, как бы погруженная в свои ежедневные проблемы. Но когда она приблизилась ко мне, то посмотрела вверх и едва заметно кивнула головой. Письмо выскользнуло у меня из руки и полетело на тротуар, как опадающий лист. Моя новая союзница тотчас подняла его и спрятала под манто, не меняя даже темпа.
Я никогда больше ее не встречала, хотя проводила на балконе много времени в надежде, что снова увижу ее. Вероятно, она не хотела больше вступать со мной в контакт.
Как я и надеялась, мое участие в молитвах несколько смягчило Муди. В награду он принес мне издаваемую на английском языке газету «Хаян». Все статьи были иранской пропагандой, но я наконец могла читать на своем родном языке что-то большее, чем религиозные книги или словарь. А кроме того, сейчас я могла понять, в каком времени нахожусь, я знала число. Трудно мне было поверить, что я пребывала в этой изоляции всего лишь полторы недели.