Пленница былой любви
Шрифт:
Я держалась подальше от этих дискуссий. Я находилась в обществе знакомых женщин, представляющих Организацию Объединенных Наций в миниатюре. Большинству нравились экзотические стороны восточной культуры, но все они были довольны, что живут в Америке.
Вскоре после этого праздника мы с Муди и Махтаб отправились в Даллас на конференцию остеопатов, а мальчишки остались дома. По дороге мы задержались в Аустине, чтобы навестить нескольких из все растущего количества родственников Муди, которые тоже покинули родину и осели в Америке. Муди называл их племянниками. Мы поужинали у них и собирались пригласить их на следующий день к
Уставшие после тяжелого дня, мы рано уснули. Торопясь с утренним туалетом, мы не подумали включить телевизор. Когда мы вышли в гостиничный холл, один из «племянников», мальчишка по имени Джамал, уже нетерпеливо ждал нас. Возбужденный, он подбежал к нам.
– Да'иджан, ты слышал новости? Занято американское посольство в Тегеране, – рассмеялся он.
Только сейчас Муди убедился, что политика – это чертовски серьезное дело. Находясь на расстоянии в полсвета от Ирана, он чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы громко выражать свою поддержку революции и стремлениям аятоллы Хомейни преобразовать Иран в Исламскую Республику. Бороться теоретически за сотни километров было несложно.
Но теперь, когда студенты Тегеранского университета встали на военный путь борьбы с США, для Муди появилась реальная опасность. Это было не лучшее время для пребывания иранца в Америке, да и для его жены тоже. Один иранский студент из Техасского университета подвергся нападению. Муди боялся, что та же участь ждет и его. Опасался он также и возможного ареста и депортации.
Некоторые сотрудники в клинике начали называть его Доктор Хомейни. Однажды за ужином он сказал, что кто-то на машине пытался его сбить. Несколько раз нам звонили по телефону с угрозами. «Доберемся до вас, – голос в трубке звучал с южным акцентом, – убьем». Не на шутку перепуганный, Муди нанял частную охрану.
«Неужели это безумие никогда не кончится? – задумывалась я. – Зачем мужчинам нужно впутывать меня в эти их идиотские военные игры? Почему они не оставят меня в покое и не позволят быть женой и матерью?»
Муди балансировал меж двух огней. Его иранские приятели хотели втянуть его в активную работу, в подготовку демонстрации. Наш дом они превратили в некое подобие оперативной базе. Зато наши американские знакомые, соседи, а также коллеги в клинике желали услышать от Муди выражение лояльных чувств по отношению к стране, которая так много ему дала.
Сначала Муди колебался. И мы часто спорили. Он произносил бесконечные тирады по поводу американского эмбарго на поставку оружия в Иран, постоянно повторяя, что Америка лишь пускает пыль в глаза, а на самом деле снабжает Иран оружием при посредничестве третьих стран, повышая цены.
Затем произошло нечто странное. В свое время Муди познакомился и сблизился с доктором Моджалили, иранским нейрохирургом. Поскольку тот учился в Иране, у него не было разрешения заниматься практикой в Штатах, поэтому он работал лаборантом. Муди уважал его; они оба помогали иранским студентам. И вдруг день ото дня эта дружба стала угасать. Ни с того ни с сего Муди перестал здороваться с доктором Моджалили, но не хотел открыть мне причину.
В клинике Муди делал все, чтобы избежать конфликтов, полностью сконцентрировавшись на работе. И хотя по-прежнему он позволял иранским студентам собираться в нашем доме, однако теперь старался эти собрания сохранять в тайне и избегать разговоров на политические
Но осложнений все же избежать не удалось. Ситуация стала крайне напряженной, когда второй анестезиолог в клинике обвинил Муди в том, что он во время операции слушал по наушникам радиостанцию. Я могла вполне поверить в это. Но, с другой стороны, я знала профессионализм Муди. Мы оба могли рассчитывать на хороший заработок Муди в качестве анестезиолога, но только при условии, что его клиентура будет непрерывно расширяться.
Спор разделил персонал клиники на два лагеря. Назревал еще больший конфликт.
Бурный год подходил к концу, а Муди все еще никак не мог окончательно определить свои политические взгляды, позиции и потому оказался выставленным для атаки с обеих сторон.
На Рождество мы отправились в Мичиган навестить моих родителей. Это была благословенная пауза после невыносимого напряжения в Корпус Кристи. Вместе с моими родителями мы весело провели праздники. Они засыпали подарками Джо, Джона и маленькую Махтаб. В эти спокойные дни я подумала, каким образом можно было бы избежать хаоса в нашей жизни в Корпус Кристи. Муди нравилось в Мичигане. Но серьезно ли он относился к возможности приступить к работе здесь, если представится случай? Открылись ли здесь новые клиники? Я знала, что если он встретится со старыми коллегами, то сможет поговорить об этом. И в один из дней я предложила ему:
– Может, ты бы подъехал к старым друзьям в Карсон Сити?
Ему понравилась эта идея: можно было поговорить на профессиональные темы, в среде, в которой не знали о его симпатиях к иранской революции. Эта встреча вернула ему интерес к работе и убедила в том, что еще есть места, в которых его убеждения не являлись главенствующим фактором. Он был воодушевлен: один из врачей сообщил ему о вакансии анестезиолога.
Муди связался с врачом, тоже анестезиологом, в Альпене и получил приглашение на предварительное собеседование. Затем события разворачивались молниеносно. Мы оставили детей у родителей и на машине отправились в неизвестность.
Порошил мелкий снежок. От этого первого зимнего пейзажа захватывало дух после трех лет, проведенных в жарком Техасе.
«Как мы могли отсюда уехать?» – задавал Муди себе вопрос.
Клиника в Альпене представляла собой «страну грез». В центре находился ансамбль современных зданий, искусно вкомпонованных в покрытый снегом парк. Среди сосен спокойно бродили дикие канадские гуси. Вдали волнистые холмы создавали притягательный пейзаж.
Все складывалось удачно. В Альпене нужен был еще один анестезиолог. В конце беседы врач с улыбкой протянул Муди руку и спросил: «Когда вы можете приступить к работе?».
Прошло еще несколько месяцев, пока нам удалось завершить все дела в Корпус Кристи. Муди так хотелось побыстрее переехать, что в середине мягкой техасской зимы он несколько раз включал кондиционер, чтобы затопить камин. Это напоминало ему Мичиган. С легким сердцем мы закончили все дела, связанные с переездом. Мы снова становились дружной командой, устремляющейся к единой цели. Муди сделал выбор: он будет жить и работать в Америке, он будет (и в сущности, был) американцем.
Мы продали наш дом в Корпус Кристи, сохранив другую недвижимость, в которую вложили когда-то деньги, чтобы избежать налогов. Весной мы уже были в Альпене, всего в трех часах езды от дома родителей и за десятки тысяч километров от Ирана.