Пленница медведя
Шрифт:
— Тогда кто?
— Сезар… я не помню… — выдавила глухо. Готова была поклясться, что даже не слышала слов, которые слетели с губ. — Я так напилась, что наутро пришлось вызывать скорую. А через месяц делать аборт. Мне было шестнадцать.
По гладкой поверхности его взгляда не прошло ни единой ряби:
— И с тех пор у тебя никого не было, — констатировал, будто не замечая болезненность темы.
— Нет, — вспомнила, что взрослая и не должна оправдываться. — А имплант стоит по распоряжению отца.
А вот теперь
— Я не неудобный для своих. Просто они уважают мой выбор быть одному.
«Уважают выбор быть», — услышала я. Меня никогда не интересовало чужое мнение, но было до чертиков интересно, что понял этот представитель другого мира обо мне. Только делиться он не собирался.
А я поспешила запить горечь разговора большим глотком вина. Но, видимо, разговор не закончился. Сезар вернулся с тарелкой и уселся в кресло.
— Почему ты живешь один? — То, что он вернулся, согрело гораздо лучше вина. — Я же могу тоже задавать вопросы?
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Мне просто нравится жить одному.
— Не скучаешь? — я вернулась к еде. Не хотелось накручивать напряжение и возвращаться к страху, который временами вызывал Сезар.
— Мать жила одна… со мной, — отвечал он непривычно спокойно, но будто на другом языке, — я привык.
— Давно ее нет?
— Пятнадцать лет.
— И ты живешь один все это время?
— Да.
Ничего особенного… просто его мир сейчас разорвало на части бомбой моего вторжения. И терпит он только потому, что думает, будто я его спасу. Я даже жевать перестала, чтобы не помешать себе осознать глубину ситуации, в которой оказалась.
— Сочувствую, — среагировала запоздало.
— Чему? — не понял он.
— Я о том, как тебе сейчас сложно терпеть меня тут, — тряхнула волосами и потянулась к бокалу, но почувствовала на себе жгучий парализующий взгляд.
Сезар смотрел на меня, сдвинув брови и сжимая зубы так, что в свете огня очерчивались, усугубляя напряжение, жесткие линии лица.
— Я не терплю тебя, — прорычал, раздувая ноздри.
— Нет? — вздернула брови.
— Нет.
Немало. Но теперь уйти захотелось еще больше.
— Есть идеи, как долго ты меня будешь «не терпеть»? — Я взялась за бокал.
— Нет.
Я отвернулась к камину, раздумывая. Домой не вернусь. Не знаю почему, но мне стало очевидно, что эти компромиссы с отцом мне больше не нужны. Как только расстанемся с Медведем, опустошу свой счет, если папаша его еще не заблокировал, и уеду в Смиртон. Плевать на судимость, что мне пришьет отец. Попробую пробиться там…
— Медведь, — встрепенулась я, — а ты можешь сделать так, чтобы мой счет больше не был подвластен отцу?
Я только тут осознала, что он все это время ввинчивался в меня непонятным взглядом.
— Могу. — Его голос прозвучал глухо.
— Было
Когда все закончится, начнется новая жизнь.
Он снова промолчал, отводя взгляд. А мне показалось, что я приняла правильное решение. Почему я не сделала этого раньше? Интоксикация высшим обществом? Надо было выехать в лес и глотнуть кислорода, чтобы в голове прояснилось? Похоже.
Но главным компонентом моего детокса был, безусловно, хозяин этой берлоги… что бы он там себе ни думал.
22
Я сжимал зубы с такой силой, что могли бы — раскрошились. От прозрения хотелось ослепнуть. Я попал настолько точно, будто сам планировал все, что привело ко мне Дану.
Чтобы доломать то, что не сломали другие.
Отец заклеймил собственного ребенка имплантом, говорящим ей только одно — не даст второго шанса заслужить его доверие, которое она не оправдала. И я теперь добиваю ее по самому тонкому — трахаю, не заботясь о беременности.
Ирония. Я зверь и не могу по-другому. Я умираю… и тащу ее за собой.
— Дана, — повернулся к ней, тяжело сглатывая. Вот и как мне сейчас это сказать? Но я как-то смог выдавить: — Давай я отвезу тебя домой…
— Нет, — снова даже не задумалась и не встрепенулась. — Но можешь меня отвезти в Деймондбон. — Она перевела на меня блестящий взгляд. — Если хочешь.
— Не хочу. Но так нельзя.
Она вдруг прыснула смехом, прикрывая губы ладонью, правда, я не смог сразу понял — плачет или смеется.
— Ты неправильный, Медведь, — просмеялась она. — Ты очень неправильный.
Я снова чувствовал, как скрежещет моя интеллектуальная система в башке, пытаясь понять ее.
— Почему? — сузил глаза. Невыносимо хотелось уже усадить ее к себе на колени, но все это снова будет значить черт-те что…
— Скажи, ты из себя строишь мудака, чтобы за тобой охоту не начали?
— Какую охоту? — прорычал.
— Ну ты посмотри на себя, Медведь! — рассмеялась она, а я покосился на ее пустой бокал и почти полную тарелку. — Ты меня кормишь, спасаешь, греешь, лечишь, но хочешь казаться козлом… Ты мужчина, Медведь. Настоящий.
— Ничего такого нет в том, что я делаю, Дана.
— Ну для тебя-то да, — протянула мне бокал. — Хочу за тебя выпить.
— Доешь сначала. — Я поднялся и обернулся на двери как раз в тот момент, когда раздался нервный стук. Дана замерла, а я медленно поставил бокал и дал ей знак молчать. То, что не услышал, как подъехала машина — странно. А фары отчетливо горели за деревьями.
— Сезар! — послышался мужской голос. — Сезар, открой!
Дана затихла мышью в уголке дивана, а я направился к дверям. Голос был незнаком, но интонация говорила о многом. И, кажется, я знал, кто это и зачем я понадобился.