Пленница страсти
Шрифт:
Он лукаво усмехнулся.
— Подъедь поближе, и я докажу тебе это.
Они ехали бок о бок по густому лесу, и колено Николаса почти касалось бока ее лошади.
— Я не могу подъехать ближе, — осторожно заметила Аврора.
Николас чувственно улыбнулся.
— Можешь.
Он схватил ее за талию и усадил перед собой на лошади.
Обомлев от неожиданности, Аврора ухватилась за Николаса, чтобы удержать равновесие.
— Что, черт побери, ты делаешь?
— Показываю тебе, какой отчаянной ты порой можешь быть. А теперь развернись и обопрись на меня. Перебрось
— Николас, это же безумие…
Аврора резко замолчала, когда он спустил лиф ее платья, обнажив грудь. Когда он стал гладить ее, Аврору пронзило возбуждение. Она невольно выгнулась, прижимаясь к нему, хоть и продолжала протестовать.
— Николас… что, если нас увидят?
— Вокруг на несколько миль нет ни одной живой души.
Аврора чувствовала, как набухают ее соски, как они твердеют под его руками.
— Николас, зачем ты это делаешь?
— Я хочу, чтобы ты помнила меня, — прошептал он ей на ухо. — До конца своей жизни, когда бы ты ни села в седло, ты будешь вспоминать обо мне. А теперь помолчи и наслаждайся.
Ее грудь напряглась, и Аврора, больше не сопротивляясь, закусила губу и прислонилась к Нику, отдавшись наслаждению.
Убедившись, что она покорилась его воле, он запустил руку ей под юбки, и Авроре показалось, что его прикосновение обожгло ее, словно огнем.
— Раздвинь свои прелестные ножки, милая моя, — пробормотал он.
Но Аврору уже не нужно было уговаривать. За эти несколько минут она испытала такое возбуждение, что была готова на все.
Она ойкнула, почувствовав прикосновение его руки. Такая дерзость завораживала Аврору. Ее дыхание стало частым и прерывистым, и она изогнулась навстречу его пальцам, которые ласкали ее, подстраиваясь под ритм шагов лошади.
— Господи, Аврора, ты такая мокрая… — одобрительно прошептал Николас. — Такая мокрая и такая горячая, что мне хочется взять тебя прямо здесь.
Она застонала от невыразимого наслаждения, которое Николас дарил ей, и прижалась к его руке, которая так страстно ласкала ее. Жар внутри нее бушевал с силой лесного пожара.
Когда Аврора наконец испытала оргазм, Николас прижал ее к себе, чувствуя, как она дрожит от страсти, и стараясь держать себя в руках. Именно такой он и хотел видеть Аврору — страстной и чувственной. И все же он еще не закончил.
Николас прижался губами к ее золотистым волосам. Ему казалось, что если он сейчас не займется любовью с Авророй, то непременно умрет. Ему стоило торжествовать при виде того, как одно лишь его прикосновение сводит ее с ума. Аврора не могла противиться своим желаниям, как и он сам. Но, хоть она теперь безоговорочно капитулировала перед наслаждениями, которые он ей дарил, Николас хотел добиться ее любви. И это стало для него навязчивой идеей.
Только что он солгал ей. Он хотел спросить Аврору о ее чувствах к нему. Он мог делать с ее телом что угодно, но этого было недостаточно.
Теперь он был умнее. С тех пор как он встретил Аврору, Николас научился верить простой истине. Той, которую пытался объяснить ему его отец, и той, которой были пронизаны страницы дневника француженки:
Аврора была этой женщиной, она была его судьбой — в этом Николас был абсолютно уверен.
Но ему еще предстояло убедить в этом Аврору. Господи, он до сих пор не смог собраться с духом, чтобы признаться ей в любви. Может, это было ошибкой? Впервые осознав свои чувства к Авроре, Николас ждал удобного случая, чтобы сказать ей о них и добиться взаимности. Он надеялся, что физическая близость поможет ей полюбить его, и была надежда, что так все и будет… Но у него почти не осталось времени.
Николас глубоко вздохнул. Сейчас был не самый подходящий момент, но вскоре ему придется на это решиться.
Глава 21
Он требовал слишком многого — мое сердце.
Аврора уставилась невидящими глазами на открытый дневник, лежащий перед ней. Она сидела в одиночестве на каменной скамье в тени кроваво-алых рододендронов в обнесенном стенами дворике, но ее мысли были далеко. Тихий, меланхоличный плеск фонтана гармонировал с переживаниями женщины, написавшей эту книгу давным-давно.
«Как же я мучаюсь от выбора, перед которым он меня поставил. Я мечтаю снова обрести свободу, хочу сбежать из этого странного, непривычного мне мира и вернуться к той жизни, к которой привыкла. Но невидимые узы страсти, сковавшие меня, настолько же сильны, как и желание убежать отсюда.
Что же мне делать? И какое будущее ожидает меня здесь, если я останусь? Он никогда не сможет жениться на мне, ведь он вынужден избегать политических интриг, которые, словно паутина, опутывают турецких придворных. Если он открыто заявит о своей любви к чужестранке, которая к тому же еще и христианка, его сочтут слабым. Я могу быть лишь его наложницей, одной из многих. И дети, которых я рожу от него, будут принадлежать его народу, а не мне.
Любовь может угаснуть, а страсть — и подавно. Сейчас он не может жить без меня, но что он будет чувствовать через пять, десять, тридцать лет? Буду ли я для него такой же желанной, когда моя красота увянет и юные прелестницы станут добиваться его расположения? Он твердит, что для него всегда буду существовать лишь я… но можно ли верить клятвам, произнесенным в постели? Можно ли верить любви, горящей в его глазах?
Он говорит, что выбор за мной. Видя, как тяжело мне живется в неволе, он предложил мне свободу. Он готов отпустить меня, потому что мое счастье значит для него гораздо больше, чем его собственное.
А я не могу понять, чего же хочу на самом деле. Смогу ли я уехать и больше никогда не видеть его, не чувствовать легкого прикосновения его пальцев на своем плече? Смогу ли я жить без него? Или же мне следует остаться здесь, упустив единственный шанс вернуться к своей семье, друзьям, к той жизни, которая мне привычна?