Пленник замка Зенды
Шрифт:
– Можешь смеяться сколько угодно! Я ведь и правда влюблен! Безнадежно влюблен!
– Утешайся тем, что это может пойти на пользу твоим стихам, – не растерялся я.
Но я тут же увидел, что слова мои привели его в ярость. Он сдерживался из последних сил, я – тоже. Разница между нами была лишь та, что он едва подавлял в себе гнев, а я – смех. Наблюдать его сейчас и впрямь было презабавно. Сердитый, с взъерошенными волосами, он так самозабвенно курил, будто вознамерился уже в ближайшие дни покончить с запасом табака во Франции. Потом перевел взгляд на Джо Фезерли и вынужден был убедиться, что для
– Ты все еще продолжаешь эту нудную историю, Берт? – спросил он. – Неужели тебе еще не надоело? Да пойми ты, все равно у тебя ничего не выйдет. Тем более, что она завтра вообще уезжает из Парижа.
– Знаю, – буркнул Бертрем.
– Правда, останься она тут, для тебя бы все равно ничего не изменилось, – продолжал бессердечный Джордж. – Она бы никогда не снизошла до какого-то там журналиста.
– Лучше бы я ее вообще никогда не видел!.. – с тоской отозвался Бертрем.
– Друзья мои, – наконец вмешался я, – если бы вы сочли возможным объяснить, о ком идет речь, обещаю, я внимал бы вам с куда большим интересом, чем прежде.
– Ее зовут Антуанетт Мобан, – сказал Джордж.
– Де Мобан, – сварливо уточнил Бертрем.
– Ах, вот оно что! – удивился я; дама эта была мне известна.
– Долго вы еще будете меня мучить? – взмолился несчастный влюбленный.
– Куда же она едет? – неумолимо продолжал я.
Тут Джордж, позвякивая мелочью в кармане, кинул на Бертрема еще более ехидный взгляд и самым что ни на есть любезным тоном произнес:
– Куда она едет, никто не знает. Зато могу сообщить другое: пару месяцев назад я наведался к ней. Как вы думаете, кого я там застал? Самого герцога Стрелсау! Ты случайно не знаком с ним, Берт?
– Знаком! – со стоном ответил тот.
– Мне говорили, что это выдающаяся личность, – как ни в чем не бывало продолжал Джордж.
Было совершенно ясно: весь этот разговор Джордж затеял лишь для того, чтобы позлить Берта. «Значит, – заключил я, – герцог наверняка попал под чары несравненной мадам де Мобан». Впрочем, это вполне соответствовало ее характеру. Она отличалась не только красотой, но и неуемным тщеславием. А так как, судя по слухам, у нее было все, кроме королевских титулов, не исключено, что она надеялась с помощью замужества восполнить и этот недостаток.
Джордж объяснил, что герцог – младший сын покойного короля Руритании. Правда, он рожден от второго, морганатического[1]. Пережмешь в другую – и ужасаешься тому самому духу, который жить не давал молодому Честертону. Проверка одна: милость. Не «доброта», чего только ею не назовут, а именно то расположение души, тот сплав императивов и запретов, который обозначается только что написанным словом. В таком двухмерном пространстве, как повесть Энтони Хоупа, эта сверхдрагоценная добродетель, несомненно, есть.
Ни эту книгу, ни другие – «Сердце принцессы Озры» (1896), «Саймон Дэл» (1897) – просто нельзя превратить в апологию силы. И смотрите, к милости тут же прибавятся еще две совсем не брутальные добродетели. Первая – смирение. Стыдновато радоваться такой повести, это ведь даже не Честертон, даже не Стивенсон (теми тоже особенно не погордишься), просто кукольный театр какой-то. Вторая –
И одна из недавних статей о нем эту шутку обыгрывает в самом названии, которое приблизительно, теряя игру слов, можно перевести «Значит, еще есть Надежда», то есть «Hope». Как они все нужны нам – надежда, смирение, милость.
Н. Трауберг
[1] Морганатический брак – брак короля с особой некоролевских кровей. – Прим. перев. брака, однако отец души в нем не чаял и в знак любви дал ему титул герцога столицы, чем вызвал дружный гнев всего королевского двора. Ведь мать герцога происходила хоть и из порядочной, но не очень знатной семьи.
– Наверное, герцога сейчас нет в Париже? – спросил я.
– Разумеется, – подтвердил Джордж. – Он отправился на родину и примет участие в коронации сводного брата. Не думаю, правда, что эта церемония доставит ему удовольствие. Поэтому не расстраивайся, Берт, – снова принялся Джордж за свое. – Герцог не женится на Антуанетт. У него другие планы. Правда, Рудольф?
– Да хватит вам! – отмахнулся я и поднялся с кресла.
Было уже довольно поздно, и, оставив несчастного Берта на растерзание Джорджу, я отправился спать в гостиницу.
На другой день Джордж проводил меня на вокзал.
– Соскучился по живописным шедеврам? – с ехидной улыбкой спросил он, увидев, что я купил билет до Дрездена.
Джордж был неисправимым сплетником, и, скажи я ему правду, три дня спустя в Лондоне уже наверняка знали бы, куда я поехал. Значит, самое позднее через неделю новость докатилась бы до Парк Лейн, а это отнюдь не входило в мои планы. Я уже собирался мягко перевести разговор на другую тему, когда Джордж вдруг сам помог мне выпутаться из несколько щекотливого положения. Он неожиданно сорвался с места и бросился со всех ног к кассовому павильону, откуда выходила несколько полноватая, но статная и чрезвычайно элегантная женщина. На вид ей было немного за тридцать. Пока Джордж разговаривал с ней, я несколько раз поймал на себе ее внимательный взгляд, и, надо сказать, это меня не обрадовало. День выдался прохладный, я поднял воротник меховой шубы, до подбородка укутался шарфом и в довершение всего натянул шляпу по самые уши. Более неподходящего вида для знакомства с красивой женщиной даже придумать было невозможно.
К счастью, минуту спустя Джордж снова поравнялся со мной.
– У тебя будет очаровательная попутчица, – объявил он. – Знаешь, кто это? Предмет страсти нашего бедняги Берта. Антуанетт де Мобан тоже едет в Дрезден. И что это вас потянуло на живопись? – при этом Джордж хитро покосился на меня. – Вот только странно, – задумчиво добавил он, – я предложил ей тебя представить, а она отказалась.
– Я не просил, чтобы ты меня представлял, – ответил я, и голос мой прозвучал несколько резко.