Пленники Генеллана (том II)
Шрифт:
Все рассмеялись и зашикали, похлопывая виновника по широкой спине.
— Так на кого оно похоже? — настаивал Татум.
— Не оно, эх, ты, петушок! — укоризненно сказала Ли. — Она! И зовут ее Хани. А похожа на маленькую обезьянку, как и все новорожденные.
— Фенстермахер, а ведь ты похож на гориллу! — воскликнул Уилсон.
— Нет, нет, я здесь никаким манером, — запротестовал его сосед. — Я невинен, как…
— Ты, наверное, хочешь сказать, что неспособен, — уколол его О'Тул.
Все рассмеялись, и это тоже было неплохо. Теснота помещений и вынужденное бездействие
— Как вы думаете, я могу ее повидать? — тихо спросил Татум.
— Спросить не помешает, — сказала Буккари. — Сейчас я узнаю. Еще кто-нибудь хочет пойти? — глупый вопрос — руки подняли все. — Посмотрим, что можно сделать, — она рассмеялась.
— Так что вы видели? — спросил Хадсон.
— Коридоры, полированные полы. Вода. Много камня. И еще лифты! У них есть лифты, — сообщила Буккари.
— Они предоставили нам крышу над головой, — добавила Ли. — Ее комната похожа на эту, только поменьше и гораздо теплее. Голдберг сказала, что ничего обезболивающего ей не давали. Пришлось бедняжке потрудиться. Все продолжалось несколько часов, но она чувствует себя хорошо.
— А теперь получите! — воскликнула Буккари. — Роды были под водой! Голдберг говорит, что ее поместили в темную комнату с каменным корытом, наполненным горячей водой.
— Так делали и на Земле, — сказала Ли.
Уединиться на станции Золотой Рудник было почти негде, их зимнее убежище оказалось весьма скромным. Доворнобб и Катеос, оба достигшие зрелого возраста, понимали, что готовы к браку, и хотели откровенно и без утайки обсудить этот вопрос. Требуемое местечко все же отыскалось — под куполом тепличного участка, где для зимовщиков выращивались фрукты и овощи. Давление здесь было таким же, как и снаружи, а температура весьма умеренная. По понятиям крионцев, здесь господствовал холод. Что за стенами, об этом Доворнобб и думать не хотел.
К стенам купола ветер прибил листья и прочий мусор. Шел снег. Первые снежинки неспешно кружились в воздухе, прежде чем упасть на прозрачную поверхность купола, а затем соскользнуть вниз. Доворнобб и Катеос сели на зеленую скамейку, сняли шлемы и посмотрели друг на друга. Они разговаривали много раз, но сказали очень мало.
— Говорят, каждая снежинка непохожа на другую, — вздохнула Катеос.
— Эт Силмарн утверждает, что к вечеру все, на сколько хватает взгляда, будет покрыто снегом, — сказал Доворнобб. Он встал, подошел к куполу и проверил температуру, но тут же отдернул руку и спрятал ее в перчатку. — Ух! Холодно!
Ученый вернулся к скамейке и посмотрел на Катеос. Она сидела тихо и как-то непривычно робко. Доворнобб уже привык к ее говорливости и непосредственности, тем качествам, которые женщина проявляла только в общении с ним. Важность предстоящего разговора сковывала и его самого. Он сел, взял ее за руку и нежно пожал. Катеос, отвернув лицо, ответила тем же.
— Наша жизнь осложнилась, — начал Доворнобб.
— И в то же время в ней появилась цель, — тихо продолжила она. — Большая определенность, — ее глаза высматривали
— Мне хотелось бы выразить свои чувства.
— Вы уже сделали это, без всяких слов, — Катеос пристально посмотрела на него. Если бы у Доворнобба и оставались какие-то мысли о независимости или подозрения, которых на самом деле не было, то этот нежный, милый и доверчивый, но в то же время напряженный взгляд устранил бы все сомнения и сокрушил барьеры. Его жизнелюбивое сердце и свободная душа устремились к этой женщине, он отчаянно и страстно желал принадлежать ей, но к этому стремлению отдать себя добавлялась и потребность обладать.
— Говорят, что жизнь длинна, независимо от того, сколь мало в ней дней, если ее делить с кем-то, — сказал он после паузы, которая включала в себя все очарование близости.
— И еще говорят, — в тон ему промолвила Катеос, — что настоящая любовь — это вечно благоухающий цветок, не знающий сезонов и никогда не увядающий.
Эмоции переполнили ученого, унося последние сомнения. Восприятие обострилось до предела.
— Мы в трудном положении. Я всего лишь простой крионец и не могу обещать комфорта и богатства…
— Если для вас важны определенность и достаток, то лучше не продолжать этот разговор, — довольно грубо оборвала его Катеос.
— Пожалуйста, не надо, — раздраженно воскликнул он, изо всех сил стараясь сохранить самообладание и не потерять нить беседы. — Ваше счастье и благополучие станут моей обязанностью. Позвольте мне выразить озабоченность этой стороной вопроса, даже если я недостаточно красноречив.
— Да, — ответила она. — Красноречие ни к чему, если вы говорите искренне.
Доворнобб заглянул в ее большие, светящиеся, карие глаза; он ощущал себя очарованным путником, которому все равно, куда идти, главное, что ему выпал шанс на это путешествие. Путешествие в любовь. Время текло где-то рядом, но не имело для него никакого значения. Ученый нашел свой остров. Воздух наполнился запахом его чувств.
— Мастер Доворнобб? — прошептала она, возвращая его к реальности.
— Да? — отрешенно отозвался он. — О да! — теперь, когда объект его стремлений находился прямо перед ним, Доворнобб собрал всю свою решимость и выразил то, для чего пришел сюда: — Я хочу, чтобы вы стали моей супругой… навсегда.
Вот так! Сказано, хотя и несколько кратко.
Но в ее присутствии и говорить, и думать было трудно. Она опустила глаза. Никакого ответа. И когда ученый уже собрался продолжить, Катеос заговорила.
— У меня нет выбора, я обязана подчиниться вам. Таков закон: моя жизнь — это ваша жизнь. Конечно, вы оказали мне честь, — она склонилась еще ниже, выражая свою покорность, в уголке глаза набухла слеза. Женщина моргнула, и слезинка упала на землю.
— Благодарю вас за формальное согласие, — тихо сказал Доворнобб. Теперь он мог говорить. Ее смиренная поза вызвала в нем потребность излить свои чувства. Он был ученый и свободомыслящий крионец. Ортодоксальность общества вызывала в нем ненависть, мешая или даже запрещая выражать свои чувства или понимать чувства других.