Пленники ночи
Шрифт:
— Вы были в ярости. Что я сделал такого ужасного?
— Не вы! — Лейла прижала ладони к вискам. — Это… Мне жаль. Я знаю, что дала вам повод думать, что… Черт!
Она залилась краской и, глядя в пол, сказала:
— Я знаю, что вела себя так… как будто завлекала вас. Сначала я вам отказала… а потом… сдалась. Как все они. Ползала, как все они. Именно так, как он и сказал — как мухи по выдержанному сыру… Как все эти ш-шлюхи. — Голос Лейлы сорвался.
— Вы просто сумасшедшая.
Эсмонд
— Вы на ночь здесь не останетесь, — дрожащим голосом заявила она.
— Это очевидно. Но я пришел, чтобы выяснить, чем я вас огорчил. Я не Знаю, что я сделал — напугал вас или внушил отвращение тем,как я все делал.
— Это никак не связано с вашими чертовыми приемами.
— Понятно. — Эсмонд протянул Лейле свой носовой платок. — Это связано с моим характером.
— И с моралью. Моей, разумеется. Поскольку у вас ее нет. Эсмонд сел на кровать в ногах уЛейлы и прислонился к столбику.
— Однако правила у меня все же имеются. Одно из них гласит: никаких романтических отношений во время расследований. Это отвлекает и — в лучшем случае — мешает делу. А в худшем — может стать опасным. В вашем случае к сожалению, усилия, затрачиваемые на сопротивление, отвлекают больше всего.
— Сопротивление? Что-то я не заметила никакого сопротивления. Напротив…
— Естественно. Это относится к вам, более того, я пытаюсь сделать так, чтобы сопротивление давалось вам с большим трудом. — Эсмонд улыбнулся. — Но я не могу устоять.
— Вряд ли имеет значение, можете вы устоять или нет. — Лейла нахмурилась. — Я это начала… и не слишком торопилась, чтобы закончить.
— Но это не делает вас шлюхой. А уж ползающей мухой — тем более.
— Все же это я на вас набросилась, разве не так?
— «Ползают, как мухи… именно так он сказал». Это сказал ваш муж?
— Это произошло в Париже, незадолго до нашего отъезда, Фрэнсис сказал мне, что шлюхи вьются вокруг вас, как мухи над выдержанным сыром.
— Яркое сравнение. Он правильно рассчитал. Этот образ должен был вызвать у вас отвращение, от которого мне будет нелегко вас избавить. И если бы вы почувствовали, что вас ко мне тянет, вы решили бы, что вы одна из этих «мух». Не глупо. Он заранее отравил любые ваши чувства ко мне. Интересно, каким еще ядом Боумонт отравлял вашу жизнь и был ли образ, который отпугивал вас от меня, единственным?
— Вы считаете, что это был яд? — Лейла все складывала и складывала платок во все уменьшающиеся квадратики. — По-вашему, Фрэнсис лгал?
— Когда он мог вывести такое заключение? Может, во время оргий? Вы думаете, что я именно так провожу
По тому, как Лейла покраснела, Эсмонд понял, что он правильно догадался.
— Почему бы и нет? Неужели вы не замечали, какое влияние вы оказываете даже на респектабельных женщин на великосветских балах и раутах?
— Я заметил, что вы оказываете точно такое же влияние на мужчин. Однако мне не приходит в голову представить, что все они ползают по вашему великолепному телу. Я представляю себе только одного — себя. И этот образ не вызывает у меня отвращения. Напротив, —добавил Эсмонд тихо, — я нахожу его весьма привлекательным.
— Потому что вы мужчина. Вам нечего терять. До тех пор пока вы будете держаться в определенных — очень широких — рамках, каждая победа будет восприниматься в свете как должное.
Неужели она может думать о нем только плохо? Но это не ее вина. Ее сознание отравлено Фрэнсисом.
— Только если я буду выставлять их напоказ. — Терпение, терпение, напомнил себе Эсмонд. — А что касается победы — это вопрос будущего. А в нашем случае кто кого победил, по вашему мнению?
— Я никогда никого не обольщаю, — горячо возразила Лейла. — Даже сегодня. Я просто подошла к вам, чтобы разбудить. А потом… — Она прижала ладони к вискам.
— У вас болит голова? — спросил Эсмонд, поднимаясь. Лейла отвернулась, чтобы скрыть слезы, которые вот-вот готовы были пролиться.
Исмал проклинал себя за то, что сделал. У любого человека — он это знал — были уязвимые места, где любые эмоции, будь то шок, печаль, вина, страх, со временем превращались в хронические болезни. Он знал, что у него таким местом был шрам на боку: рана зажила много лет тому назад, но она иногда начинала болеть так, как будто снова открылась.
А у Лейлы таким местом была голова, и она начала болеть, потому что из-за него открылась давняя рана. Он виноват. Это он много лет тому назад впустил в жизнь Лейлы Боумонта, который ранил ее и оставил шрамы, а теперь он, Исмал, пожинает плоды. Он заслужил это наказание.
— Я могу помочь избавиться от боли. — Эсмонд подошел к изголовью кровати.
— Не прикасайтесь ко мне!
Эти слова ранили его больше, чем он мог себе представить. Ему хотелось обнять Лейлу, ласкать и целовать, защитить от всего того, что ее беспокоило. Но он понимал, что сейчас главное, что она чувствует, — это стыд, и он тому виною. Единственным способом облегчить ее страдание было сказать правду.
— Вы ни в чем не виноваты. Я был негодяем, заставив вас в это поверить. Я притворился спящим, чтобы вы подошли и разбудили меня.