Пленники Раздора
Шрифт:
— Родненький, — прошептала скаженная. — Замаяла я тебя… ты уж прости… хоть ел… нынче? Или опять… позабыл?
Она слепо смотрела мимо него.
— Ел, — глухо ответил он, чтобы прекратить жалобное лепетание. — Если узнаю, что опять без полушубка на двор…
Дурочка слабо улыбнулась и еле слышно проговорила:
— Нет, свет мой… какой уж теперь двор?
Горячие пальцы погладили его запястье:
— Устал… тебе бы поспать… ты иди, иди… отдохни… я утром приду… кашки принесу…
Ее голос угасал,
Подошел Ихтор, согнал блаженствующую кошку, ощупал занемогшую, оттянул веко, потрогал за ушами, под подбородком…
— Не пойму, что с ней… — растерянно сказал целитель. — Не настыла — уж точно. Надо лучше глядеть. Раздевай.
Наузник поймал себя на том, что едва не начал пятиться обратно к двери. Хранители, за что наказание такое?! Может, ему ещё и припарками её обкладывать?
— Ну? — Ихтор повернулся от стола, на котором смешивал какое-то питье. — Служки спят все. Раздевай.
— Иди, за дверью постой, — приказал Донатос Руське, который уже присел на низенькую скамеечку и развесил уши по плечам. — А ты отвернись, — сказал колдун Зорану.
Парень покраснел и отвел глаза. Он и не думал глядеть, но наставник, видать, решил иначе.
Колдун приподнял бесчувственное тело и неловко взялся стаскивать с девки исподнюю рубаху. Отчего-то ему сделалось неприятно от мысли, что нагую дурочку сейчас будет смотреть сторонний мужик, трогать, крутить то так, то эдак.
Рыжая кошка снова устроилась на подоконнике, откуда внимательно наблюдала за мужчинами.
Ихтор подсел к блаженной, на которой из всей одежи остались только шерстяные носки, и взялся водить руками вдоль тела, то где-то мягко нажимая, то осторожно щупая. Искорки Дара сыпались с пальцев, таяли, уходя под кожу. В движениях целителя не было сластолюбия, не было глумления, лишь заученная отточенность. Он просто делал то, что следовало, не обращая внимания, кто перед ним.
Донатос скрипнул зубами и уставился в окно. Прибывающая луна торжественно сияла и будто ухмылялась со своей высоты.
— Чудно… — послышался из-за спины колдуна голос целителя. — Здорова девка. А отчего у неё жар — не пойму… Ты часом не донимал её? Может, обидел как? Бывает с ними такое…
— Какое? — разозлился крефф. — Уж не первый день то полыхает, то снова скачет, как коза. Нынче, вон, совсем плоха. Ты лекарь или нет? Чего делать, скажешь? Колыбельными мне её пользовать что ли?
Ихтор покачал головой.
— Оставляй тут. Пусть будет под приглядом. Я к ней выуча приставлю следить, малиной поить, мёдом потчевать, глядишь, и пройдет всё. Ну и ты… помягче с ней.
— Я её тебе сюда на руках принес, уложил, раздел, — начал перечислять обережник. — Куда уж мягче-то, а?
Ихтор задумчиво кивнул. И впрямь, всё совершенное было для колдуна сродни подвигу нежности.
А
— Пойду спать. Завтра утром загляну.
Ихтор кивнул и снял с подоконника кошку. Погладил между ушами, отчего Рыжка довольно зажмурилась.
— Иди. Ежели что, я за тобой пришлю.
Колдун кивнул и вышел.
Спать.
Небось, с утра Клесх соберёт всех, будет пряники раздавать за Беляна. Лишь теперь крефф понял, что ни у кого не поинтересовался ни судьбой кровососа, ни обстоятельствами его побега. Ничем. Весь отдался хлопотам о своей дуре. Донатос даже не заметил, что почему-то впервые, хотя и всего лишь в мыслях, назвал Светлу своей.
Лют дрых, распластавшись на лавке, когда дверь его узилища распахнулась и на пороге возникла Лесана.
— Одевайся, — она положила стопку одежды на край стола.
Оборотень в ответ пробурчал что-то невнятное и отвернулся к стене.
— Эй, — обережница позвала громче. — Я говорю, тебя Глава хочет видеть.
Волколак в ответ зевнул и буркнул:
— Чего ему на меня глядеть? Соскучился что ли?
— Одевайся, — повторила Лесана.
— Вот есть же злобные девки! — сердито выдохнул оборотень. — И Главе-то вашему не спится! Утро же ещё…
Он недовольно бубнил, но всё-таки взял одежду и начал собираться. Обережница в темноте не очень хорошо разглядела его спину — зажила или нет, но двигался Лют легко, стало быть, раны не донимали.
— Я ведь говорил, что на волках все заживает быстро, — весело сказал оборотень.
Вот как он догадался, о чём она думает? Девушка угрюмо промолчала.
— Так что там Глава-то хочет? — спросил тем временем Лют.
— Да, небось, узнать, зачем ты его дочь на задний двор приглашал, — ответила Лесана.
Волколак замер. А потом медленно повернулся к собеседнице, забыв одеваться дальше — голову в ворот рубахи продел, а рукава так и остались болтаться.
— Кого? — переспросил он.
— Дочь. Клёну, — ответила девушка, в душе радуясь, что он, наконец-то, растратил самообладание и привычную насмешливость.
Просчиталась. Вместо того чтобы напугаться, смутиться или растеряться, Лют вдруг заливисто расхохотался. Лесана никогда прежде не слышала столь беззастенчивого, а самое главное, заразительного смеха. С одной стороны ей тоже стало почему-то смешно, с другой захотелось дать пленнику подзатыльник, чтобы успокоился. Ведь не о безделице говорят, о дочери Главы! Да и просто… не привыкла она к тому, что мужчина может без повода заходиться, словно жеребец. От обережников слова зряшного не дождешься, не то что улыбки. А этот, чуть что — покатывается. Смотреть противно.