Пленники Раздора
Шрифт:
Её гнев, а самое главное — угроза стать нежитью — подействовала, хотя больше человек ничего не понял. Слова доносились до него, будто из-под толщи воды, смысл их доходил не сразу. Пленник словно разучился думать. Осталось лишь упрямство — молчать и не подчиняться. А почему, зачем, он уже не помнил. Знал, что были когда-то темнота и страдание. Но больше ничего. Однако сейчас покорился. Не хотел становиться упырём.
— Меня… зовут…
Как? Как его зовут?
— Ах ты, вонючее страшилище! — выругалась женщина. — Столько всё не дох, а теперь решил
Ледяная ладонь легла на макушку.
— Вспоминай!
Холод схлынул с тела, как волна.
Боль!
— Как тебя зовут?
— Фебр… — прохрипел он. — А ты… Мара… чтоб тебя лешие…
Ее пальцы переливались зелёным огнём.
— …по болотам драли, да, — закончила за него волколачка.
Страдание отступило. Ходящая снова опустила обережника на пол и улеглась рядом — огромная хищница. Жаль, он не мог зарыться пальцами в густой мех — руки не слушались. Она была теплая. И грела его, вытянувшись вдоль спины.
Следующим утром она снова чем-то накормила пленника. Он не чувствовал вкуса. Он дурел от запахов. Никогда не знал, что их так много: травы, хвои, листвы, коры, гнилой воды, земли, смолы, прели… Хотелось упасть на землю и дышать, дышать, дышать. Хотелось идти… нет, бежать, захлёбываясь горячностью охоты. Хотелось есть. Поймать зверя, разорвать зубами живую тёплую плоть и грызть, чтобы сочно хрустели на зубах кости…
Он застонал. Зубы чесались изнутри. Рот наполнялся слюной. Этот запах…
Тяжелая пощечина вернула туда, где он находился — на лесную полянку.
— А ну хватит… — женщина вновь держала обережника за запястья. — Эк тебя распирает. Вставай.
Она дёрнула его, рывком поднимая на ноги. Он поднялся, шатаясь из стороны в сторону, из горла вырвалось глухое рычание, непохожее на человеческое.
Ходящая улыбнулась, прильнула, обняла дрожащие от напряжения плечи.
— Мы снова пойдём. Держись крепко, косматая ты образина.
Огромная волчица шагнула под его руку. Пленник непослушными холодными пальцами вцепился ей в загривок. Перед глазами снова неслись разноцветные пятна. Запахи леса дурманили. Кружили голову. Запах травы, земли, прячущегося в чаще зайца, мха и папоротника… Человек вдыхал этот воздух, осязал его языком, нёбом, губами. Бежать. Быстрее, быстрее, быстрее!
Холодно. Всё равно было холодно…
А потом темнота.
В Славути обережникам пришлось задержаться. Установившаяся распутица не выпустила странников из города — дороги раскисли, а с неба падал тяжёлый мокрый снег, который сменялся то дождем, то моросью.
Лесана ходила глядеть на строящийся детинец. Работы тут не останавливались даже зимой и продолжались, несмотря на причуды весенней погоды. Крепкие молодые ребята из недавно собранной дружины поглядывали на чужинку с недоумением, но помалкивали. Старшой велел вопросов не задавать, мол, живет у сторожевиков молодица с мужем и братом, так ничего в том диковинного, родня-де у всех есть, даже у Осенённых. Вот, приехали гостинцев передать да повидаться.
За
По приезде в новый город оборотень перво-наперво удовлетворил неуемное любопытство: походил по славутским улочкам, помучил обережницу расспросами, а потом ожидаемо опять запросился в лес. Но и в этот раз Лесана отпустила его, снедаемая сомнениями. Однако через пару дней волколак вывел дикую стаю на засидку сторожевиков и снова не пытался сбежать.
После удачной охоты у Люта приключился припадок безделья и болтовни. Что ни день, он наседал на спутницу с какими-нибудь расспросами, от которых той становилось одновременно и смешно, и тошно.
— Что ты там карябаешь? — спросил как-то оборотень, когда девушка при свете лучины царапала на бересте короткое послание в Цитадель.
— Пишу грамотку для Главы, — ответила Лесана, предчувствуя расспросы.
Не прогадала.
— Как пишешь? — тут же свесился с печи Лют.
Обережница вздохнула, понимая, что скупым объяснением от оборотня не отделаешься.
— Пишу, где мы, сколько стай изловили, что нового в городе.
— Дай-ка, — он спрыгнул на пол, подхромал к столу и выхватил у собеседницы бересту. Провел по гладкой поверхности пальцами, пытаясь, видимо, понять, что за чудо такое творит Осенённая. Нахмурился:
— Что это?
— Слова, — сказала Лесана, отбирая у него грамотку.
— Там только царапины, — снисходительно заметил Лют, давая понять: не такой уж он и простак, чтобы столь безыскусно можно было его обдурить.
— Это резы. Из них складываются слова. Глава разберет их и поймет, что я хотела сказать.
Оборотень озадачился и сел рядом на лавку.
— Не понимаю, — признался он.
Лесана задумалась. Как объяснить тому, кто не ведает о смысле грамоты, что это такое?
— Ну, вот, положим, я нарисую палочкой на земле круг, а от него по четыре черты в разные стороны. На что будет похоже?
Волколак несколько мгновений размышлял, потом неуверенно спросил:
— На паука?
— Да, — кивнула обережница. — Вот и тут так же. Ну, почти так. Из рез складываются слова, слова складываются в…
— Понял я, понял, — оборвал её Лют, которому, как всегда, не хватило терпения дослушать. — И, дескать, по этим царапинам можно разобрать, что ты сказать хочешь?
— Можно, — кивнула Лесана, надеясь, что он, наконец, отстанет.
— Погоди, — оборотень загорелся любопытством и явно не собирался заканчивать разговор. — Что ж, этак каждый научиться может? И я?
Он осторожно водил чуткими пальцами по исчерченной острым писалом мягкой березовой коре, словно надеялся прочесть мудрёные письмена.