Пленники судьбы
Шрифт:
— Что вы хотите сегодня на десерт? — спросила она детишек. — Снова мороженого? — Девочки радостно закивали головками.
— И одно для Гриди, — сказала Джуно, тыча своей гусеницей Козиме в лицо.
А в это время Люк наблюдал за Альбой. Возможно ли, чтобы она была их непрошеным гостем? А что, если она тайком проникала во флигель для того, чтобы почувствовать близость к своей умершей матери? Как и Роза, Альба притягивала взгляд благодаря темным волосам и светло-серым глазам, а также широкой заразительной улыбке. Однако, в отличие от своей дочери, она обладала зрелостью, отчего ее красота казалась еще ярче. Люк сел, а Козима
— Я тебя увижу сегодня вечером?
— Мне бы очень этого хотелось.
— Невыносимо смотреть, как ты сидишь рядом, и не иметь возможности дотронуться до тебя.
— Держу пари, ты говоришь это всем женщинам, — подтрунивала она.
— Когда-то я действительно говорил это всем женщинам, но не придавал словам никакого значения. А сейчас говорю это от всего сердца.
Козима рассмеялась с недоверчивым выражением лица.
— Ты ведь наполовину итальянец.
— Но другая половина, та, которая по происхождению британская, — твердая, надежная и заслуживает доверия.
— А куда мы пойдем?
— Ну, поскольку ты настаиваешь на том, чтобы держать наши отношения в секрете, я предлагаю заехать за тобой в семь, и мы отправимся вдоль побережья, найдем маленький ресторанчик для ужина, а после — какой-нибудь симпатичный пляж для прогулки. Как тебе такая идея?
— Звучит прелестно.
— У тебя не будет проблем, когда тебя хватятся?
Она отрицательно покачала головой.
— Родственники уже привыкли к моему многочасовому отсутствию. Мне нравится бывать одной. И они об этом знают.
Фиеро принес кофе. Люк пускал сигаретный дым, с интересом наблюдая, как его девочки играют с местной детворой, а Сэмми внимательно следит за ними. Девчушки смеялись и, похоже, со всеми подружились, словно были знакомы с детства. Спустя какое-то время Джуно начала спрыгивать с оградительного столбика с Гриди, подбрасывая его в воздух и ловя на лету.
— Ваши дети прекрасно проводят здесь время, — сказала Альба. — Сколько они еще пробудут с вами?
— До пятницы, — ответил Люк.
— К концу недели они подружатся со всеми детьми Инкантеларии, — заметила Козима. — И ни за что не захотят уезжать.
— А где их мама? — поинтересовалась Альба.
— Проводит отпуск со своим бой-френдом.
— Он симпатичный?
— В достаточной степени. — Люк старался не показать своей горечи.
— Думаете, они поженятся?
— Хочется на это надеяться. Она заслуживает быть счастливой.
— Это очень великодушно с вашей стороны.
— Нет смысла таить друг на друга злобу. — Он пожал плечами. — Нам нужно думать о благополучии наших дочурок. Их счастье превыше всего.
— У меня есть мачеха, — сказала Альба. — Я ненавидела ее, пока не повзрослела. Она была не из тех, кто мне нравился. Уж слишком резкая и активная. Но в конце концов я приняла ее. Она оказалась не такой уж плохой. Она дала самый лучший совет, который мне когда-нибудь приходилось слышать, и благодаря ему я вернулась сюда. И ни разу об этом не пожалела.
Люк вспомнил Фитцроя, и его любопытство разгорелось.
— А было ли что-нибудь, что держало вас в Англии? — осторожно спросил он.
— О да. Я чуть было не вышла замуж за чудесного человека. — Она взяла Козиму за руку. — Видите ли, я полюбила маленькую итальянскую
Подали мороженое, и девочки прибежали обратно, чтобы наконец полакомиться. Роза появилась с Алессандро, которого она водила к доктору: мальчик жаловался на боли в животе. Когда он увидел девочек, его глаза загорелись и боль чудесным образом улетучилась от мыслей о порции сладкого мороженого. Роза же совсем не обрадовалась, увидев, что Козима сидит за одним столом с Люком, словно была членом его семьи, однако немного успокоилась, когда Люк одарил ее очаровательной улыбкой и начал расспрашивать о сыне.
— Дети. — Роза пожала плечами. — С ними вечно что-нибудь случается.
Козима встала.
— Я лучше пойду. Наслаждайтесь мороженым, — сказала она детям. Она не посмотрела в сторону Люка, словно опасаясь спровоцировать ревность Розы. Козима отошла от столика, а он с восхищением любовался мягким покачиванием ее бедер.
Франческо появился словно ниоткуда и уверенно пошел за матерью, пружиня шаг, чего никогда не наблюдалось прежде. Они находились настолько близко друг к другу, что их тела почти соприкасались, отделенные лишь тонкой невидимой воздушной стеной, однако Козима не имела ни малейшего понятия, что ребенок, по которому она носила траур, находился сейчас рядом с ней. Словно прочитав мысли Люка, Франческо повернулся и, улыбнувшись, помахал ему рукой.
Роза нахмурилась, увидев, что Люк засмеялся.
— Над чем ты смеешься?
— Да так, вспомнил кое-что.
— Может, поделишься? — Сейчас, когда кузина ушла, она заметно оживилась.
— Не думаю, что тебе станет так же смешно, как и мне.
— А ты попытайся.
— В другой раз, — сказал он, взглянув на часы. — Мы должны идти. Девочкам пора принимать ванну.
— Да ладно, — проговорила Сэмми. — Сейчас каникулы. Так что, если разрешите, они могут лечь немного позже обычного.
— Нет. Мне тоже нужно возвращаться, — произнес он, не замечая разочарования Розы. Люк мог думать только о Козиме и Франческо. Люк знал, что она пошла в церковь, что ей нужно побыть в одиночестве, чтобы подумать, очистить голову от противоречивых мыслей, которые наполняли ее. Ощущение вины не проходило, но сейчас у Козимы появилось еще кое-что, в чем она чувствовала себя виноватой, — ее растущее чувство к Люку.
Проследовав вдоль прохода к алтарю, она перекрестилась и села. Вокруг ходили несколько человек, рассматривая блестящие иконы и фрески и, очевидно, наслаждаясь безмятежностью этого святого места. Козима преклонила колени и помолилась за своего сына. Она все время спрашивала себя: на самом ли деле Люк мог видеть Франческо? Не то чтобы она считала, что он выдумывает, — Козима верила, что он абсолютно искренен, — но она беспокоилась, что он, возможно, нарисовал Франческо в своем воображении или спутал ее мальчика с каким-нибудь другим ребенком. Несмотря на то что перо и бабочка были своеобразным доказательством правдивости его рассказов, она боялась, что ужасное разочарование перенесет ее туда, где она была прежде, — в мир одиночества и отчаяния.