Пленники вечности

Морозов Дмитрий Витальевич

Датчанин, видя гибель своего соседа, попытался скрыться бегством. Однако и он имел уже изрядные повреждения. Роде методично расстрелял его и пустил ко дну.

Потом он принялся выискивать среди волн лодки со своей абордажной командой и Магнусом. Когда датского принца подняли на борт, Басманов рукавом оттер пот со лба.

— Что не делается, все слава Богу, — сказал он и сердечно обнял опешившего брата датского короля. — Приветствую тебя, будущий владыка здешних вод и земель.

Роде, убедившись, что Соболевский жив, велел принести себе грога.

— Потери

большие? — спросил он у назгула.

— Большие, по нашим меркам. И главное — Аника.

— Сгинул, значит, Аника-воин… — услышал его слова опричный воевода. — А мне казалось… Впрочем, неважно.

И он опять вернулся к беседе с Магнусом. Роде указал рукой, в которой была зажата чаша с пуншем, на догорающую посудину:

— Не пойму, отчего взорвался этот красавец? Бывает, конечно, что картечь попадает в пороховые запасы… Но в тот момент мы не стреляли, ожидая абордажа.

— Очень хорошо, что вы не дождались рукопашной, — заметил Соболевский. — Куда же вы без меня?!

— Это верно, — хмыкнул датчанин. — Больше ни за что не отпущу тебя на берег.

— Идем домой? — спросил Шон.

— Домой, — подтвердил каперский адмирал, задумчиво вперив взор в тонущие суда. — Хватит с нас чудес.

Глава 26. Цирк на конной тяге

Так уж повелось еще чуть ли не с античных времен, что комедианты и актеры часто берут себе звучные, зачастую ничего не обозначающие псевдонимы. В этой связи кого могло удивить прозвание хозяйки балаганчика, звучавшее как Галадриэль?

Указанный балаганчик, состоящий из двух возов, влекомых понурыми лошадками, как раз пересекал местность, издревле служившую поводом для распрей между известным польским маршалом и ливонской комтурией.

Дрель сидела внутри крытого возка и внимательно следила за манипуляциями Николаса с куклой. Руки у этого парня были действительно золотыми. Фигура оживала прямо на глазах. Во власти Николаса над неживым истуканом эльфийке чувствовалось что-то пугающее, почти инфернальное.

Парень появился в ее «хозяйстве» сразу же после того, как сицилийский театр отправился в сопровождении стрельцов в Москву. Николас попросту сбежал от алчного и вечно пьяного хозяина, оказавшегося еще и содомитом. Последнее обстоятельство отчего-то заставляло Дрель особенно жалеть и привечать смешливого курносого паренька.

Николас давно собирался дать деру, но не знал, как добраться до своей островной родины без денег и маломальских познаний в географии. Из дома его увезли в столь нежном возрасте, что он толком ничего и не помнил о Сицилии, только запах маслин и вкус апельсинов. И еще обычай выкидывать в дни карнавала мебель прямо в окна…

Эльфийка с удивлением опознала в тирзенской ярмарочной толпе знакомого паренька, за искусством которого в обращении с куклами она часами наблюдала по воле Басманова, и позвала парня.

В первый раз тот сбежал…

Второе свидание состоялось в лавке сукновальщика, куда Дрель зашла по каким-то хозяйственным надобностям.

Огромный, похожий на гориллу хозяин и два его сына как раз лупцевали Николаса почем зря. Беглый кукольник забрался в распахнутое окно и собирался что-то стянуть, когда его почуяла мерзкая хозяйская собаченция и подняла лай.

Дрель за весьма скромную плату выкупила парня из рук пылающих жаждой мести тирзенцев и привела к своей недавно собранной походной кибитке.

— Вот, Кормак, полюбуйся, — сказала она. — Этот тип наверняка отбился от своих, или, может, сбежал. Возьмем к себе?

— А на фиг он нужен? — спросил Кормак, неприязненно рассматривая незадачливого воришку. — Его еще кормить придется.

— Забыл, как он с куклами обращается?

— Разве только это…

— А ты думал, он мне для любовных утех?

Словом, остался Николас при новоявленном балаганчике.

Очень быстро он освоился, стал ухаживать за лошадьми и вообще выполнять всяческую работу. Вот только дрова рубить не любил. Его тонкие и чуткие пальцы существовали в своей отдельной вселенной, в мире, где не существовало грубых топоров и иных подобных штуковин.

Поскольку Кормаку и Дрели приходилось спешно обучаться общению с европейцами, дело с появлением Николаса пошло быстрее. Тот разучивал певучие русские обороты, взамен поправлял произношение московитских варваров.

В состав бродячего балагана вошли еще два конюха — не поймешь, ляхи, русские или немцы, из той особой породы, что именовалась сервами.

— Как мы втроем спектакли будем разыгрывать? — сокрушался Кормак. — Видала, сколько у итальяшки персонажей кукольных?

— Но чем ты раньше думал, если только сейчас эта мысль в башку запала? — поинтересовалась ехидная эльфийка и добавила: — Ерунда, подойдем к репертуару творчески, сократим две трети персонажей и четыре пятых реплик.

— А прокатит? Все же существуют каноны, правила, взыскательная публика…

— Так кто нас просит сразу идти к взыскательной публике? Для сельской местности сойдет и так, а потом вырастим себе артистов.

— Воровать детей на большой дороге начнем? Откуда возьмем мы людей?

— После первого ознакомительного турне, — солидно сказала Дрель, — вернемся в Россию. А наша страна, как ты знаешь, никогда не оскудевала талантами.

Около месяца они стояли в Тирзене, изучая европейскую разговорную речь, изобретая постановки, переводя стихи Ариосто.

Давно ушла уже из лагеря армия Серебряного. Флот Карстена Роде вел бои у датского берега, а в жизни маленькой труппы ничего не менялось.

Время от времени приходил кривоглазый мастер и приносил очередную куклу. В мастерской стал пропадать и Николас, который, как выяснилось, никогда не видел, как изготовляют его собственный «рабочий инструмент».

Комплект фигур сицилийцы возили с собой, редко обновляя, отдавали в починку мастерам из своей гильдии и никогда не выбрасывали. Случалось, что набор «Роландов» и «Карлов Великих» переходил из поколения в поколение до полного износа.