Пленники зимы
Шрифт:
– Ну что, дружище? – сказал Максим. – Твоя очередь.
Герман с готовностью кивнул на ногу и спросил:
– А это больно?
– Думаю, да.
– Слушай, мы уже столько прошли, я потерплю…
– Прошли не мы, – уточнил Максим, опускаясь перед ним на колени. – Прошла Светлана и я. А ты на моих плечах полёживал. И шли мы по прямой, ровной дороге.
А сейчас нам предстоит переход по сильно пересечённой местности. Часов шесть, не меньше. Где болит?
Герман, согнувшись, показал на левую ступню.
Максим,
Щиколотка сильно распухла и посинела.
Но кость была цела.
"Сильное растяжение, – оценил Максим. – На всякий случай рентген, стяжка бинтом и три дня полного покоя".
Он взялся левой рукой за ногу чуть выше опухоли, а правой плавно поводил стопой из стороны в сторону.
Герман напрягся, но ничего не сказал.
Светлана уже пристроилась рядом.
– Кость цела, – сообщил Максим. – Мы напрасно сняли ботинок. Перетянуть ремнём голенище было проще, чем сейчас придумывать какой-то фиксатор. Ты большой паникёр, Герман. И очень себя бережёшь.
– Паникёр? – обиженно переспросил Герман. – Знаешь, как больно?
– Знаю, – коротко ответил Максим. – Светлана, освободи от шнуровки его ботинок, а я попробую немного расслабить сухожилие…
– Выходит, ты его напрасно нёс? – деловито уточнила Света. – Сам бы дошёл?
Её слова повисли в воздухе. Германа беспокоило другое:
– А чем ты его будешь расслаблять?
– Руками.
Максим осторожными, но энергичными вдавливаниями принялся разминать основание стопы. Герман было задёргался, но под тяжёлым взглядом Максима затих, замер, судорожно сжав кулаки.
– Неправда, – заметил Максим. – Тебе совсем не больно.
– Просто не привык подпускать к своему телу уродов, – запальчиво ответил Герман.
– А ты не подпускай! Только опусти пониже голову и не забывай смотреть себе под ноги.
Он вернул Герману носок, ботинок со шнурком, и заставил самостоятельно обуться.
– Против бутербродов с сыром и таблеток НЗ никто возражать не будет? – спросила Света.
– Откуда это? – встрепенулся Максим.
– Из сумки. Наташа оставила, – она раздала им пищу и добавила. – В винном погребе – только тёплая вода, господа, не обессудьте.
– Спать будем? – с наслаждением прожевав приличный кусок бутерброда и запив отвратительной тёплой водой, спросил Максим.
Голова болела, кожу на лице жгло, но всё это уже было в рамках терпимости. Он себя чувствовал значительно лучше.
– Спать? – переспросил Герман.
Света чему-то улыбнулась.
– Да, спать, – немного взвинчено повторил Максим.
Её самоуверенность начинала действовать ему на нервы. В какой-то момент он перестал себя чувствовать посторонним наблюдателем. Теперь это был его бой; битва, в которой он безнадёжно проигрывал.
– По бортовому времени три часа ночи, – напомнил он. – Последние восемь часов – в движении
– Думаю, лучше идти к вездеходу, – перебила его Света.
– Конечно, – сказал Герман. – Здесь всё равно не уснуть.
И он покосился в сторону тёмного пятна на грунте.
– Глупо, – пожал плечами Максим. – Здесь темно и прохладно…
Но они промолчали. А спорить уже не было сил.
Он проглотил таблетку, сделал ещё один глоток воды из канистры и поднялся на ноги. Помог встать Герману. Подал Светлане сумку с аптечкой, подхватил канистру, и они пошли навстречу раскалённому зною пустыни.
У самого выхода из ущелья под высоко вознёсшимся мегалитом темнел холм свежего грунта. Они подошли ближе. На могиле лежали две кепки. На козырьке одной, из кусочков белого лейкопластыря были составлены слова: "Здесь Дзю закончил своё До", на другой кепке была более уравновешенная надпись: "Маша Добровольская".
Светлана шумно выдохнула и схватила Максима за руку.
– Почему ты не сказал?
– "Не любит Аллах разглашения о зле в слове…" – устало процитировал Максим.
На языке у него была горечь, на сердце – печаль. Это была невосполнимая утрата.
Он первым отвернулся и пошёл прочь.
Переход к вездеходу занял семь часов. Герман шёл сам. Они каждый час останавливались на пять минут, чтобы подбодрить друг друга мало значащими фразами и сделать по глотку воды. Несколько раз Светлана обрабатывала Максиму лицо.
Когда они остановились в седьмой раз, привычный распорядок привала был нарушен.
Максим вылез на камень и внимательно осмотрел горизонт.
– Ты всё-таки осторожнее с небом, – напомнил ему Герман. – Вдруг оно изменит цвет глаз?
– Не изменит, – не напрягая голоса и нимало не заботясь, услышит ли Герман его ответ, сказал Максим. – Скитник никому не изменяет.
– Почему? – спросила Света.
– Потому что он не знает, что такое верность.
Максим соскочил с камня, подошёл к ним и присел рядом. Он чувствовал себя гораздо лучше. Кожа на лице всё ещё горела, но голова успокоилась, да и от сердца немного отлегло. "Настоящая печаль придёт позже, – подумал он. – Когда мы выберемся отсюда и ужаснёмся потерям".
Он сидел, свободно разбросав натруженные ноги, прислонясь к тёплому, почти горячему боку валуна.
"Как на сковородке, – решил Максим. – Жарит со всех сторон: снизу – грунт и камни, по сторонам – разогретые горы… Конечно, под кондиционером вездехода приятнее путешествовать. Вот только где он, вездеход"?
– Ну, что? – осторожно поднимаясь на больную ногу, спросил Герман. – Пошли?
– Куда? – спросил Максим. – Куда это ты собрался?
– Что значит "куда"? – забеспокоилась Светлана. – К машине.