Пленники
Шрифт:
— От старика бритва осталась, — неуверенно сказала хозяйка. Заржавела, должно быть, — сумеете ли побриться?
— А где же он, ваш старик? — спросил Оник и, услышав тяжелый вздох — «помер», — произнес торжественно: — Да возрадуется его душа в раю!..
Смахнув концом платка мутные капли, покатившиеся по щекам, старуха достала из комода коробку с бритвой.
— И кисточка тут! Еще кусочек мыла, и мы в пять минут помолодеем, — весело воскликнул Великанов.
Побрившись, Оник ощупал лицо:
— Одни
Даже старуха, хлопотавшая по хозяйству, увидев всех троих без бород, заохала:
— Ни кровиночки на лице-то. Ну и времечко!.. И много вас там, в лагере?
— Если хоть половина выживет, мать, и то много, — ответил Оник. — А нашу одежду сожги, в лагере тиф. В день по тридцать-сорок покойников выносят.
— Господи, да вы совсем молодые!.. И кто придумал эту войну проклятущую? Плохо ли, хорошо ли — жили люди, никого не трогали. Безбожников стало много, вот и пришел, по грехам нашим, конец света…
— Не конец света, а Гитлер пришел! — поправил Оник. — Влезли фашисты в наш дом, хозяйничают, как у себя. А нас — за колючую проволоку. Только нет! Не быть по-ихнему.
— Уж очень, говорят, силен. До Москвы дошел, толкуют…
— Ну и что же? Москва не так далеко, дойти до Москвы нетрудно. Посмотрим, как уходить будет… А теперь, мать, разреши поблагодарить тебя еще раз. В другом месте, может, где отдохнем.
— Я бы оставила вас у себя, сыночки, — оправдывалась старуха, — но не могу. Господь с вами!.. Вот возьмите хлебца на дорогу…
Парни попрощались и вышли.
3
Немцев в селе не оказалось.
Но старуха была права: нужно было как можно скорее уходить отсюда. Лагерь был всего в пяти-шести километрах. Как бы не пустились на поиски. Нет, дальше, дальше!.. И чем дальше, тем лучше…
— Если нас задержат, ребята, будем говорить: идем из Львова в Тернополь, ищем работу, — придумал Великанов.
— В Чертков, — поправил Оник. — Мы и в самом деле туда пойдем. Были там у меня до войны знакомые. Может, разыщем, сможем малость передохнуть.
— Ты на украинца похож, тебе поверят.
— А я? — спросил Гарник.
— Ты тоже скажи, что украинец, — ответил вместо Великанова Оник. — Скажи: родом из Крыма, дед по матери был армянином из Трапезунда. Вот и все.
Шли с оглядкой. Садились отдохнуть в укромных местах, потом вновь продолжали путь и радовались, что по дороге не встречаются люди.
На одном из привалов Великанов, лежа в траве и глядя на плывущие в вышине облака, проговорил восторженно:
— Все-таки, ребята, хорошо чувствовать себя на свободе. Даже не верится, честное слово! Хорошо вот так на матушке-земле поваляться. Захочу — встану, захочу — снова лягу. Захочу песни буду петь.
Оник невесело улыбнулся.
— Пожалуй, все это ты и в лагере мог делать. К примеру, лежать
— Так ведь за колючей проволокой.
— Мы и теперь еще за колючей проволокой. Вот если ты такой разговор заведешь, когда мы перейдем линию фронта, я отвечу: да, Иван, правильно — свобода!..
Гарник редко принимал участие в спорах и разговорах Великанова с Оником.
— Эй, Гарник! — толкнул его в бок Иван. — Я вижу, и тебе свобода вроде не особенно нравится?
— Мне? — очнулся тот. — Что ж, Оник правду говорит: мы еще не совсем на свободе. Эх, ребята! — продолжал он. — Вот я думаю о том, как было бы здорово, ее-ли б мы смогли вывести с собой человек тридцать… Достали б где-нибудь оружие и к своим перешли бы не как несчастные беглецы, а как солдаты.
— Что поделаешь? Много чего можно было бы, а случилось вот так, — Оник поднялся. — Ну, что ж, пошли!.. Доберемся до следующего села — поищем там приюта.
К вечеру они пришли в это самое следующее село.
На этот раз беглецы смелее ступили на сельскую улицу. Но вскоре же поняли, что им следовало быть гораздо осторожнее.
На площади, у церкви, толпились люди. Беглецы остановились в нерешительности. Но их уже заметили.
— Эй!.. — крикнул кто-то. — А ну, ступайте сюда!
Это был первый случай, когда их останавливали. Но почему? Кому какое дело до трех людей, скитающихся по дорогам войны?
С плохим предчувствием Оник вышел вперед.
— Здравствуйте, братцы! — сказал он, пытаясь улыбнуться непринужденнее.
Из толпы только один, круглолицый, откликнулся на приветствие:
— Здоровеньки булы!
Все другие молча рассматривали пришельца. Оник про себя решал, что это были за люди и как с ними следовало держаться. Были тут и парни, явно призывного возраста, — почему они не в армии, а здесь, в тылу врага? Это сразу заставило насторожиться.
— Кто вы такие? — спросил круглолицый человек, подозрительно оглядывая Оника и его товарищей.
— Прохожие, — коротко ответил тот.
— А, прохожие! И куда же вы путь держите?.. — Круглолицый говорил по-украински. Последние его слова Оник не понял и бросил на Великанова взгляд, прося подмоги.
— Мы из Львова, — выступил Великанов вперед. — Идем в Тернополь.
Мужчина по-верблюжьи оттопырил нижнюю губу.
— А!.. Значит, из Львова?.. Чуешь, Андрей? — обратился он к одному из парней. — Позови-ка сюда старосту!
Оник почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Дело оборачивалось худо. Их свобода могла оказаться недолгой. Мечтали перейти фронт, присоединиться к своим, тешили себя радужными надеждами — и вдруг во втором же селе…
— Что ж, зовите хоть самого черта! — грубо крикнул Великанов и махнул рукой, — мол, теперь пиши пропало!..