Плесень
Шрифт:
– Ну, ты это, ладно. Иди. Вон Варька тебя ждет.
У раскрытого окна второго этажа стояла Котова, но она не слушала Дашкевича. Она только что влетела в кабинет Охраменко, и пухлые ее губы долго шевелились, прежде чем Котова заговорила. Казалось, что ей не хватает воздуха, но Зинаиде Федоровне не хватало слов. Лексикон ее небогат, и ей всегда сложно выразить словами те тяжелые, неповоротливые мысли, что толкутся в ее голове, а может быть, и не мысли распирали ее голову, а эмоции, и они выплескивались нелепым взмахом пухлых рук, что шлепали по воздуху, словно утиные крылья, и глазами, что округляясь, чуть выходили из орбит.
– Директор наш, он что? Совсем дурак стал?
Нина Петровна в противовес Котовой внешне абсолютно бесстрастная слушала кадровичку молча, не пытаясь помочь той обратить эмоции в слова. У Нины Петровны за годы работы выработалась привычка слушать, не выказывая ничем своего отношения к звучащим словам.
– Он... Под его ответственность...
Была Котова, по мнению одних женщин фабричных - глупенькая, по мнению других - распутная, но Зинаида Федоровна себе цену знала, кроме главных специалистов никого на фабрике не признавала, на бабьи завистливые пересуды внимания не обращала и особое директорское отношение понимала, но тут! Она сама пользовалась всю жизнь особым расположением, им решала все свои проблемы. Лет десять назад уговаривала ее Тамара Бабкаева поступать на пару в сельскохозяйственный техникум, были они тогда подружками, и вдвоем в чужом городе счастья искать казалось Тамаре надежней. Но, положив на стол свою тогда еще красивую грудь, что падала из глубокого выреза кофты, и сытно щурясь, ответила Котова: "Это тебе учиться надо, а я и так не пропаду". Да, годы пролетели. Жаль, конечно, была бы она сейчас с образованием. А с другой стороны - Бабкаева и техникум окончила, и в этом году уже диплом из института привезла, ну и что? Как была она бригадир так бригадиром и осталась. А у Зинаиды Федоровны и сегодня неоконченное среднее, но она по-прежнему заместитель директора по кадрам и пахнет от нее французскими духами, а не куриным пометом. И место такое, как у нее, еще раз не найти, с такой зарплатой, с такими премиальными. И терять его из-за неверной записи в трудовой книжке какого-то... Если ОБХСС эту запись раскопает, она слов директора к книжке не подошьет.
– Он дурак! Да надо же что-то делать. Ведь везде выборы. Почему мы директора не выбираем?
– Кого?
– спокойно посмотрела на нее Нина Петровна.
– Ну, я не знаю.
– Ну, вот то-то. Он себе так замов подбирает, что шило на мыло менять никто не захочет. А со стороны - народ побоится, да и где его найдешь, кандидата? Это тебе не Киев. Не так уж много у нас людей, чтобы и образование подходящее, и опыт работы, и желание. Такого искать надо. Кто этим займется?
– Но ведь этот - дурак?!
– Да не ори ты так, - не выдержала, прикрикнула Нина Петровна.
– Ты что не знаешь его привычку подойти бесшумно к дверям и слушать?
Но Иванюта их не слышал. Он вышел из управления и шел на яйцесклад. Он решил, ничего не объясняя, сказать Светлане, что ему необходимо серьезно с ней поговорить, но не на фабрике, где у него нет и минуты свободной.
Недалеко от проходной стоит большой серый сарай - яйцесклад. Но это не склад в обычном понимании слова, где что-то или нечто хранится, это цех, куда свозят с птичников яйцо, где это яйцо сортируют, штампуют, укладываю в ячейки, а ячейки в коробки, и вот те коробки, действительно, здесь могут храниться некоторое время, впрочем, не всегда, когда сбыт налажен, продукция сразу грузится на грузовики и увозится потребителю - в магазины, рестораны, к вагонам на вокзал. Ну, а когда сбыт не налажен, яйцесклад превращается в склад и место гибели продукта. Здесь разбитые яйца выливаются в бидоны, что пойдут меланжем на кондитерскую фабрику.
Все в цехе облепили мухи, они здесь властвуют, особенно облюбован ими меланж.
Сейчас на яйцескладе негде ступить, везде ящики с испорченным яйцом, его готовят на списание, увезут и закопают. Не все коробки полны, но, конечно, Юдина хочет списать на эти убытки и кое-что свое.
Сегодня, наконец-то, поступили ячейки, и в помещении, полутемном, с запахом гнильцы, вновь заурчали станки.
Станки, когда есть тара, выключаются редко, сортировщицы работают сдельно, оклады в цехе небольшие, и девчата, особенно молодые, норовят работать и обеденный перерыв.
А своя работа? Она сама делается, что ли? Как же они справляются с ней? Или работы в управлении нет? А зачем тогда штат? Вот такая вот загадка.
Вот понесли грузчики коробки с наклейками: "первая категория", "вторая категория", "диетическое", но ни свежестью ни вкусом яйца не различаются, лишь чуть разнятся в весе. И "диетическое" - это вовсе не то яйцо, что только вчера снесла курочка и которое можно дать больному после операции сырым. Долго томилось оно и на птичнике, и на яйцескладе, и под мухами, и хорошо если "исправится" за десять минут крутой варки.
Из боковых клетушек (небольшая часть сарая отгорожена шершавыми досками) доносится смех и незлобивая брань - водители яйцевозок, ожидая, когда заполнят их машины, лупятся в карты и домино.
Иванюта вошел незаметно, встал невидимый в сером костюме на фоне серой дощатой стены. По проходу, в пучке солнечного света, падающего сквозь щели в потолке и воротах, шла бригадир смены Светлана Павловна Королева. Среди грязных халатов, обляпанных яйцами, среди мух, тяжелого воздуха, грязных слов - ослепительное белое пятно, от него веет чистотой и прохладой. Каждый раз халат с вечера постиран, накрахмален, отутюжен - и как не надоест? в такую-то грязь. Из-под белоснежной шапочки, что кокошником сидит на голове, нежная прядка, приветливая улыбка, лукавый взгляд, грудной голос, нежный смех. Стройная, как куколка. Все на месте, и ничего лишнего. Длинные стройные ноги. Высокая красивая грудь. Нежная кожа. А запах... И художественный изгиб бедра. Жир, прямо чувствуешь, нежной тонкой розовой пленочкой покрывает кости. Никаких излишеств, никаких жировых скоплений, никаких острых углов - все, все в норме, все то, что надо. Сколько сможет она противиться обстановке, ведь "бытие, - как известно, - влияет, ох, как влияет на сознание", прав был основоположник, как бы там не возмущались нынешние сиюминутные умники. И воровать Юдина заставит, и материться грузчики приучат.
Надо, давно пора гнать Юдину. Хватит с нее. На ворованных яйцах "Москвич" себе сделала. Надо провести выборы и выбрать Королеву. И будет порядок в цехе, по крайней мере почище будет. Воровать будут меньше. А у нее деньжат сразу прибавится, влияния, возможностей... И благодарности к нему, к директору.
Светлана Павловна вошла в стеклянной закуток посреди цеха, что служил яйцескладу и кабинетом начальника цеха, и красным уголком, и столовой, сняла трубку телефона, и улыбнулась - звонок был ей. Говорила по телефону, улыбалась и, вторя лишь ей слышной мелодии, отбивала так едва видимым движением ноги, и бедра плыли, плыли, плыли... Звучал грудной голос, волнуя его воображение и дразня радостями, что прошли мимо. В позе Светланы, в ее смехе были и нежность, и лукавство, и женственность - их никогда не было у его женщин.
Королева заметила директора, вежливо-равнодушно кивнула ему в стекло головой и снова растворилась в разговоре.
Иванюта подошел к открытой двери, выключил свет. Хоть и сумрачно в цехе но надо экономить. Встал рядом со Светланой, улыбаясь ей с фридмановским прищуром. Делая вид, что не видит директора, Светлана повернулась к нему спиной и заговорила нарочито громче обычного:
– ...ты помнишь, что ты сказал? Нет, не то, а когда обувался? А почему ты не позвонил с утра? Не-ет. Просто когда ты звонишь мне в восемь утра, у меня весь день такое настроение, у меня всегда все получается...