Плеть темной богини
Шрифт:
– Кто?
– Мать твоя, – совершенно спокойно пояснил Павел Ильич, откидываясь на спинку кресла. – Мы с ней познакомились… а давно познакомились, честно говоря, год уже и не припомню. Я только-только вернулся из командировки… долгой командировки, на пять лет аж услали, но ничего, не мытьем, так катаньем, но на досрочку вышел.
Он и сидел? Этот вальяжный, холеный, деловитый человек сидел? У Юленьки подобное в голове не укладывалось, как и то, что об отсидке Павел Ильич говорил как о чем-то естественном, точно и не отсидка это,
– Куда податься? А был у меня товарищ, широкой души человек, согласился приютить на месяцок-другой. Приютил. Там я с Ксюхой и сошелся, ох и горячая была. Нет, и вправду случается, что ни рожи ни кожи, а всех точно привораживает. Товарищ-то мой за ней щенком бегал, трясся и над нею, и над дочкой. Ну а я… нет, поначалу держался, понимал, что не по-дружески это. А потом… чего вышло, то вышло.
Вздыхает? Сожалеет? Неужели подобные ему способны на сожаление? Или Юленьке просто показалось?
– А вышла банальная интрижка, препошлейшая, надо сказать. Я вот теперь не могу понять, чем же она так меня зацепила? Стерва, идиотка, наркоманка, пьянь подзаборная, но… в общем, я сбежал.
– Зачем это все? – Илья воспользовался паузой, чтобы задать Юленькин вопрос.
– А затем, что через пару месяцев эта тварь меня нашла и говорит: здравствуй, дорогой, принимай, отцом будешь. В тот раз я послал ее куда подальше, и во второй, когда с ребенком приперлась, тоже. А она мне: тебе не нужен, так вообще на свалку отнесу. И отнесла бы, наверное, она ж совсем безголовая, бешеная, как та собака, чего в голову стрельнет, то и творит. Да и у меня, признаться, в голове не многим больше было, оттого и сказал, чтоб валила и не путалась под ногами, мол, сама залетела, сама пусть и разбирается… Да на ней пробы ставить негде было! Почем знать, мой ли это ребенок вообще!
Оправдывается и взгляд отводит. Холодно-ледяной, каштановый, а у Юленьки глаза голубые, правильные, подходящие фарфоровой кукле.
Ну конечно, он не про нее, не про Юленьку говорит! Он не может, вот так и…
– Ну под конец присоветовал ей ее мамашу проблемой нагрузить. Так она и сделала. Нет, это я уже потом узнал, что сделала, а тогда плевать было…
– Стефания сама вас нашла?
– Да. Та еще штучка, видно, в кого дочурка кровью пошла. Приперлась в офис и с порога заявила, что я о дочери позаботиться должен. Что, видите ли, ей недолго осталось, а девочка одна…
– Я привыкла, – тихо-тихо сказала Юленька, мысленно обращаясь к блондинке Ольге. Пусть бы пришла скорее и остановила эту пытку. Но Ольга не шла, Павел Ильич замолкать не собирался, и оставалось лишь слушать да прислушиваться к ровному дыханию Ильи за спиной.
Хорошо, что он есть. Хорошо, что он рядом.
– Фото принесла. Ну… да, похожа на моих. Только что с этого-то? Что?
А ничего, наверное. Юленьке не нужны родители, точнее, были у нее, те, которые по праздникам и на Новый год, с подарками и шумом, исчезающие быстро, а после
Хорошо бы, чтоб на самом деле у них все было хорошо.
– Я женат. Двадцать лет почти как женат. У меня трое девочек…
– Четверо, – поправил Илья.
– Трое! Я не собираюсь их травмировать! Как и жену свою, она – замечательная женщина…
– Пойдем, Юль, – Илья подал руку, помогая выбраться из мягкого, но такого неустойчивого кресла.
– И мы со Стефой ясно договорились, что она не лезет в мою жизнь, а я не мешаю жить ей. По-моему, справедливо… и да, она настояла на анализе, я не стал перечить. Ты моя дочь. Что-нибудь изменилось?
Ничего, ровным счетом ничего, кроме вспыхнувшей и погасшей обиды: ему ведь на самом деле все равно, и никакой анализ не сделает Юленьку ближе, роднее.
– Чего хотела Стефания? – Юленька задала вопрос, не надеясь на ответ, более того, ей мучительно хотелось убраться отсюда, из стерильного пространства, в котором кондиционированный воздух был вычищен от ароматов.
– Хотела, чтобы я тебя признал. Хотела, чтобы я за тобой присмотрел. Я согласился стать одним из попечителей фонда.
– Даже так? – это уже Илья, человек-рыба, не позволяющий упасть и пропасть, надежный и спокойный. Может, и вправду замуж за него пойти? Дашка обрадовалась бы… или не обрадовалась? Теперь-то Дашка, наверное, раскаивается, что познакомила с братом, ведь из-за Юленьки у него неприятности.
– Даже так. И мне не нужны ее деньги, у меня своих хватает. А ей не нужна нянька.
Больше говорить было не о чем, а предлог, чтобы уйти и не появляться, и тогда Юленька спросила то, о чем не должна была:
– А бабушка не говорила про Плеть?
– Плеть? Нет, – слишком быстрый ответ, и быстрое же прикосновение пальцев к уху, а потом к губам, словно Павел Ильич пытался запереть готовые вырваться слова.
– Говорила, – его ложь придала Юленьке злости. – Что именно она сказала?
– Господи, только не надо делать вид, что тебе интересен этот бред! Да ничего она…
– Что?
– Что если я осмелюсь воспользоваться ситуацией… Плеть Гекаты может и ожечь, а может…
– И хребет переломить.
– Вот именно, – он поднялся и, в два шага дойдя до двери, распахнул. – Только сказки все это. Бредни старухины… И не она говорила, Ксюха грозилась. Ксюха всем про Плеть рассказывала, что с помощью ее любого подчинить можно. Но ее не существует! Не может существовать! Да и деньги твои мне без надобности. Не такая уж я сволочь. Пойми, детка, все ошибаются! Все!
– До свидания. И… звони, если вдруг… – Юленька выскользнула в дверь и, стараясь не бежать, хотя очень и очень хотелось, дошла до двери. А за нею – солнце и пыльные шины, ограждающие бархатцы от ветра. Черный кот под лавкой и старая ива с искривленным стволом да тонкими ветвями до самой земли. И за крайним окном по-прежнему пышно цветет белая герань.