Плевицкая. Между искусством и разведкой
Шрифт:
В Обществе галлиполийцев Надежду Васильевну встретил капитан Григуль, бывший адъютант Скоблина. Он уже знал, что его генерал замешан в похищении главы РОВСа. Он уже пытался найти Плевицкую накануне, заходил к ней домой, но никого не застал.
— Где же вы были вчера? — спросил Григуль.
— Целый день бродила по улицам. Я не знала, что думать, искала мужа, а где его искать — сама не понимала, — нервно отвечала Плевицкая. — Я была как безумная! На каждом углу казалось, что вот я его сейчас увижу Когда больше сил не было, пошла к доктору Ч. Это было уже перед вечером. Звонила, звонила, никто не отвечал. Тогда
Надежда Васильевна была очень бледна, глаза ее лихорадочно блестели, голос срывался, она то и дело принималась истерически всхлипывать, словно хотела бы плакать, да слез не было. Она была испугана. До смерти испугана, потому что не понимала сложившейся ситуации и не знала, что же ей теперь делать.
Плевицкая проговорила с капитаном Григулем довольно долго. Все жаловалась ему на свой испуг, на абсолютное непонимание ситуации, все пыталась что-то выспросить, что-то узнать, цеплялась за его рукав. Но Григуль почти ничего не знал. И уж точно — знал гораздо меньше, чем сама Плевицкая!
Ее арестовали прямо там же, в Галлиполийском собрании, в присутствии бывшего адъютанта ее мужа.
По одной из версий, он сам позвонил в полицию чуть ли не по ее просьбе.
При аресте у нее изъяли семь с половиной тысяч франков, пятьдесят долларов и пятьдесят фунтов стерлингов. Сумма по тем временам весьма немалая, и в полиции ее присовокупили к делу как вещественное доказательство того, что Надежда Плевицкая собиралась покинуть Париж, чтобы присоединиться к своему мужу.
Согласно материалам, собранным Прянишниковым, Плевицкая попросила Григуля сопровождать ее в полицейский участок: она очень волновалась и хотела, чтобы рядом с ней находился близкий человек. Отказаться Григуль не посмел.
Борис Прянишников: "Полицейские не возражали. К Григулю присоединились сестра Скоблина и ее муж, полковник Воробьев. Плевицкая умоляла, чтобы ее сопровождала и дочь Григуля, Любовь, ученица коммерческой школы. Узнав, что Люба может быть отличной переводчицей, полицейские охотно согласились.
Но Люба была нужна Плевицкой не только как переводчица. Во время допроса, когда следователи то подходили к телефону, то рылись в бумагах, то выходили в соседнюю комнату, Плевицкая улучила удобный момент и сказала девушке:
— Слушай, Люба, моя сумка полна вещей, едва-едва закрывается. Можешь ли ты переложить к себе кое-что?
Ничего не подозревая, юная Люба положила в свою сумку фотографии Плевицкой с надписью на одной из них "Любимому до гроба мужу", ключ от номера отеля "Пакс" и красновато-коричневый бумажник с небольшой записной книжкой "Ажанда". Взяла и позабыла. И лишь собираясь 27 сентября на международную выставку, Люба обнаружила эти предметы и рассказала отцу о происшествии в кабинете следователя.
Обеспокоенный Григуль рассмотрел их. Узнал не раз виданную записную книжку Скоблина. Отправился в комиссариат и вручил вещи следственным властям".
Борис Александровский degjvbyfk: "Известие об этом аресте поразило всю эмиграцию как удар грома. Как?! Арестована Плевицкая, заставлявшая плакать и рыдать зарубежных россиян своим исполнением песен "Ехал на ярмарку ухарь-купец" или "Замело тебя снегом, Россия"! Та самая Плевицкая,
Потом, уже во время суда, многие, очень многие недоумевали: как же так, как это могло случиться, ведь Скоблнны были такими патриотами, такими ярыми монархистами, как же они решились на измену Белому движению, на сотрудничество с ненавистным коммунистическим строем?! Тем, кто хоть сколько-нибудь знал их обоих, трудно было поверить в это. Тем же, кто знал Надежду Плевицкую и Николая Скоблина до двух революций, поверить было не только трудно, но вовсе невозможно.
Княгиня Лидия Леонидовна Васильчикова вспоминала, как они с Надеждой Плевицкой работали во время войны в госпитале в Ковне, как поражала тогда всех Плевицкая своей кротостью и трудолюбием и с каким благоговением говорила о Государе: "Он — мой хозяин и батюшка!" Как раз в то время Государь, еще — у власти, еще — живой, был настолько "немоден" в кругах "просвещенных", что трепетное отношение к Нему Плевицкой вызывало у окружающих саркастическую усмешку: чего, дескать, еще можно ожидать от этой вульгарной крестьянки? Ведь крестьяне всегда были привержены монархической идее, и революцию "делали" не крестьяне, и позже не раз бунтовали против новой власти, а если кто из них и оказался втянут в водоворот исторических событий, то только потому, что "просвещенные" сумели-таки "открыть им глаза". Плевицкая была крестьянкой. И слишком хорошо знала Государя, чтобы речи "просвещенных" могли произвести на нее хоть какое-то впечатление.
Директор банка, в котором Скоблин и Плевицкая держали свои деньги, потрясенно говорил французскому журналисту:
"Они боготворили Царскую Семью. Более убежденных и, как я уверен, более искренних монархистов трудно встретить. Поэтому для меня работа Скоблиных на большевиков представляется совершенно невозможной".
Многие просто не верили в виновность Скоблиных. Не могли, не смели поверить.
Большинство же не только злорадно поверили, но и готовы были просто растерзать за "измену", крича о том, что монархизм и патриотизм Скоблиных был фальшью.
Но если задуматься.
Кому, кому они должны были хранить верность?
Да, они были монархистами.
Но их Государь был гнусно предан и убит.
Как могла относиться Плевицкая, лично знавшая покойного Государя и Его Семью, боготворившая Его, как боготворили крестьяне Царя своего. Помазанника Божьего, и обожавшая этого человека, как обожали Его все, кому выпало счастье пойти в "ближний круг" и таким образом подпасть под обаяние личности Николая Александровича, — да что там, знакомство с Государем было в жизни Плевицкой событием, по важности равным ее собственному рождению и смерти, и я уверяю: это не преувеличение! Как она могла относиться к своему нынешнему окружению? Ко всем им, когда-то Его предавшим, и особенно к тем из них, кто, в отличие от нее, имел возможность остаться с Ним и претерпеть до конца, по не остался, а теперь, в эмиграции, со слезами на глазах они вспоминали. Так же как вспоминала она.