Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
Волновался не один Абулхаир — все были взволнованы. Долго не мог овладеть собой, начать вступительное слово Казыбек. Поднаторевший на таких больших сборах, известный, опытный, славившийся своим красноречием оратор, он все прочищал горло, прокашливался, но начать речь не мог...
Казахи не отрывали взоров от своего знамени, которое реяло на ветру, подобно могучему, расправившему крылья орлу. Стосковались казахи по своему гордому, высоко вознесенному знамени.
Казыбек наконец заговорил и люди обратили к нему свои сердца. Он призвал воинов беречь и хранить сплоченность,
Воины дружно загудели: «Иншалла! Да поможет нам бог!»
Казыбека за его звонкие и складные речи прозвали в народе гусиноголосым. И на сей раз, вдохновившись, он решил подтвердить свое прозвище. В ярких выражениях, в цветистых оборотах он донес до собрания важное сообщение. Лучшие люди степи, те, в чьих руках находятся повода каждого рода, каждого племени и каждого жуза, те, кто денно и нощно печется об интересах и благе народном, пришли к единому мнению: для небывалого, решающего похода необходимо выбрать главного сардара, который держал бы в своих руках военную власть всех трех жузов.
Целая чаща выросла над головами воинов они подняли вверх свои копья, закричали: «Правильно! Правильно!»
У Абулхаира перехватило дыхание, запылали щеки. Он не слышал, что Казыбек говорил дальше, что кричали, что возглашали люди. Он видел только, что знамена родов и племен взметнулись к самому небу, видел взволнованные, разгоряченные лица.
С огромной кошмой в руках вышли батыры — предводители родовых дружин. Абулхаира под руки подхватили аргынец Жанибек и табынец Букенбай, подвели к кошме.
Птица счастья Семург могуче вознесла его к небу, потом опустила к ликующему войску, опять вознесла, опять опустила. А люди что-то кричали, смеялись, улыбались...
Потом толпа расступилась, и кошма плавно легла на землю. Люди разрезали на кусочки белую красавицу кошму, кошму счастья Абулхаира.
— Абулхаир Мухамбет казы бахадур-хан!
— Абулхаир Мухамбет казы бахадур-хан!
Да, какие это были годы! Взбудоражили, разворотили казахи джунгар, что волки овец! Джунгары бежали под натиском казахского войска, неудержимого, смелого, умелого, бежали вплоть до Балхаша. Опомнившись, обнаружили, что они сметены с привольных просторов, джунгары вновь стали объединяться, собираться, сгущаться, словно овечья шерсть в весеннюю пору. Джунгары решили дать бой казахскому войску.
Казахи укрепились в заливе Алаколь на озере Балхаш, возле горы Хан. Они укрыли половину своих воинов в узком ущелье, намереваясь сначала заманить туда джунгар, а потом налететь на них с тылу другой половиной войска. Притаившись в расщелинах горы, казахские воины следили за каждым движением джунгар...
У врагов был свой план: они намеревались вывести казахов к густым зарослям на берегу Или и там расстрелять их из своих пушек. Однако казахи разгадали этот план и сорвали его. Тогда джунгары решили действовать иначе: выбить казахов из гор и, когда они станут отступать, осыпать их смертоносными чугунными ядрами.
Джунгарское войско устремилось в ущелье, пустив впереди верблюдов
Казахи начали медленно и осторожно отходить, впуская, втягивая врагов в теснину. Они отступали кошачьим шагом, отступали... и вдруг оказались у джунгар за спиной. Тяжелое джунгарское войско одним флангом уперлось в озеро, другим — в гору. Оно не могло развернуться и было вынуждено принять бой. Верблюды с пушками ушли далеко вперед. Находившиеся сзади джунгары и рады были бы осыпать казахов ядрами, но их собственные отряды уже густо смешались с вражескими.
Завязалась рукопашная. Войска бились до заката солнца. С наступлением сумерек казахи скрылись в горах, прихватив с собой отбитые джунгарские пушки. Ночью, под прикрытием темноты, казахи выбрались на равнину и сгруппировались там по отрядам. Теперь их задачей было выманить врага на открытое пространство.
Солнце на следующее утро взошло кроваво-красное, осветило все вокруг зловещим светом. Земля была полита кровью, усеяна человеческими, лошадиными трупами.
Однако теперь, наученные горьким опытом, джунгары были очень осторожны и не поддавались легким наскокам казахских всадников, пытавшихся вытеснить их с гор на равнину. Оба войска — одно на равнине, другое — в горах — затаились, выжидали, когда зайдет солнце.
В шатре Абулхаира собрались на совет батыры. После долгих споров они порешили и на следующий день оставаться на том же месте и не двигаться. Они были уверены, что враг не выдержит, прекратит сопротивление и пришлет послов для переговоров. У джунгар не было иного выхода: пушки свои потеряли и казахов упустили, сами же оказались зажатыми в тупике...
С самого утра нещадно палило солнце, будто в предвкушении жаркого боя. Зной набирал силу, становился невыносимым. Казахские воины и их кони мучились от жары, томились жаждой: им негде было укрыться. Вокруг степь — вырыть на виду у противника колодец не удастся, до пресной воды не добраться...
Джунгары поняли, в каком трудном положении оказались казахи, но даже не шевельнулись.
— А что им, проклятым! Сидят себе в горах, в тенечке! У них и прохлада, и вода! Эх-хе-хе, кто это удумал петлять по-лисьи, когда надо было биться не сходя с места!.. Не зря говорится: у хитрости корни короткие!.. На этой жаре нас сразит не враг, а жажда!
Услышав ропот среди воинов, батыры поспешили в шатер Абулхаира. Лица у всех были суровые, брови насупленные. Особенно хмурился Абулмамбет, который, напав позавчера на врагов с тыла, действовал смело и покрушил их немало.
И уложили-то мы их видимо-невидимо! Неужто эти джунгары плодятся за ночь как мухи! — произнес Абулмамбет с недоумением и обидой. — Захватили их огнедышащие пушки. И что же? Может, нам ударить по врагу, не играть в прятки?
Абулхаир хранил молчание. Он понимал, в кого направлено острие этих слов, обвел батыров взглядом, призывая их высказаться.
Батыры чувствовали, что два султана ведут скрытый спор, и не решились в него вмешиваться. Абулхаир заметил, что Барак, чтобы скрыть улыбку, сунул за щеку щепотку насыбая. Молчание затянулось, и Барак первым нарушил его: