Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
— Тогда... Не останутся же джунгары охранять в горах дух предков. Они двинутся в путь.
— Э-э-а! — махнул рукой Абулмамбет. — Скажут: «Бог с ними, с казахами», — и отправятся восвояси. Мы же вернемся домой, ковыряя в носах пальцами.
— Я думаю, ты вышел из возраста, когда ковыряют в носу? — поддел его Абулхаир.
— Что, джунгарам жить, что ли, надоело, чтобы гнаться за отступающими казахами? Вернутся к себе. А вот что мы скажем, как мы объясним своим, что ни с чем вернулись?
— Скажем, что разгромили
— Разве не ты сам заявил, что надо уносить отсюда ноги! — воскликнул Самеке.
Барак и Абулмамбет ехидно улыбнулись: то ли над Абулхаиром потешались, то ли над Самеке.
— Унесем ноги, чтобы победить — не быть побежденными! Уйдем сюда, отступим с одной-единственной целью — чтобы уничтожить врага. Зарубите себе на носу, запомните: этой ночью мы не побежим, этой ночью мы начнем новый поход на врага.
— А как же быть с врагом, засевшим на той горе?
— А зачем нам с ними что-то делать? Пусть сидят там, пусть смотрят, как мы среди бела дня, на их глазах, разгромим джунгарские аулы на берегах Или! Нам этого только и надо!
И тут все заговорили разом:
— Конечно, не останутся... Погонятся за нами, погонится как псы!
— Пусть гоняются! Выведем их на простор, где нет гор, остановимся, развернемся и снова — в бой.
— Да-а-а, мы знали, что врага можно бить, догоняя его! Теперь узнали, что можно бить его и отступая! Да-а, поистине много в мире удивительного! — перекрыл шум гулкий бас Букенбая.
Повеселевшие джигиты ответили ему дружным смехом. Напряженными и насупленными оставались лишь четыре-пять султанов. «Будут схватки с врагами, но будут схватки и между своими!» — невольно притихли люди.
...На другое утро ошеломленные джунгары обнаружили брошенные стоянки там, где вчера теснилось огромное войско. Они погнали дозорных на все холмы. «Что стряслось с казахами? Почему они ушли так внезапно, среди ночи?» — недоумевали, спрашивали друг друга джунгары, до боли в глазах всматриваясь во все стороны.
— Ойбай, посмотрите-ка на восток! — закричал вдруг один из дозорных.
Под восходящим солнцем, сливаясь с небом, поднималась пыль... Казахи перехитрили их! Заперли в ущелье, а сами отправились грабить, разорять их аулы на берегу Или! Какое сопротивление в состоянии оказать казахам жители аулов, все мужчины которых остались здесь загнанными в это проклятое ущелье! Всех до одного перебьют, пройдутся по джунгарским аулам.
Барабаны забили тревогу, запели заунывно трубы, джунгары оседлали коней и понеслись вслед за казахами, держа направление на густую пыль.
Абулхаир представлял себе, что творилось там, на горе, оставленной ими ночью. Он скакал не впереди войска, как обычно, а в самом его конце. Едва покажется на горизонте пыль, как джигиты замедлят свой быстрый бег и повернутся назад, лицом к противнику. Задние отряды превратятся в передовые сотни. Вчерашний спор наполнил Абулхаира решимостью
На душе у Абулхаира было тревожно: удастся его необычный замысел или нет? Он скакал то на левый, то на правый фланг своего многотысячного войска. Джигиты двигались ходко и быстро, лица их были светлы, почти веселы. Вчерашние мучения и жажда были забыты: воины ждали сражения со своими кровными врагами.
— Показа-а-ли-и-ись! — послышался голос дозорного.
Воины перешли на шаг, остановились, развернулись.
Абулхаир разделил войско на три части, расположив их таким образом, чтобы джунгары попали в кольцо. Чтобы они не разгадали его замысел, Абулхаир послал отряд во главе с Батыром навстречу джунгарам.
— Ну, удачи вам!
– сказал Абулхаир.
— С богом! — прогремело в ответ.
Джунгары схватились с отрядом Батыра.
За завесой, в клубах пыли было невозможно разглядеть, как идет битва. Только слышался лязг металла, ржанье коней и крики и стоны умирающих. Исчезло ярко сверкавшее на небе солнце. И на всем белом свете наступило царство пыли...
Потерявшие всадников испуганные кони выбирались из этого царства пыли с окровавленными гривами и хвостами, уносились куда-то в степь... Уносились без оглядки, не веря тому, что освободились, вырвались из этой жути, кровавого людского месива. Люди, которым они служили верой и правдой, вонзали в их бока железные стремена, ломали им хребты, дробили кости...
Битва становилась все яростнее. Люди падали на землю, кричали истошными голосами, калечились, спотыкались о мертвые тела, попадали под копыта коней! Сколько людей было затоптано копытами коней!
Абулхаир смотрел на битву со странным отчуждением: будто не имел к ней никакого отношения. Он не понимал, во что превратилась битва, которую он столь отчетливо рисовал в своем воображении. Страшное дыхание боя и смерти коснулось его лица и его сердца... Одному аллаху под силу разобраться в этом месиве, в том, кто несет большие потери — джунгары или казахи.
Направить бой в определенное русло, придать ему систему и порядок было невозможно, он превратился в бойню. Война — та же стихия: стоит ей начаться, как она начинает полыхать огнем, попавшим на сухую траву.
Каким бы дальновидным военачальником или храбрым батыром ты ни был, невозможно упорядочить беспорядочное, найти смысл в бессмысленном. Там, где рекой льется кровь, нет места для разума... Люди были опьянены боем, запахом крови, их не мог теперь остановить даже страх смерти. Не было здесь людей — казахов, джунгар, — были вырвавшиеся на волю из железных клеток хищные и жестокие звери. Что им ни скажи, что ни прикажи — ничего не услышат, ничего не поймут.