Плоды проклятого древа
Шрифт:
Мда уж. Логично до безобразия. Неделю назад я бы здорово разозлился на подобное принижение своих заслуг. Иногда я сам забывал, что непрерывно хожу по лезвию ножа, и начинал считать работу Стража своим основным занятием. Ну, технически, оно так и было. «Медхолл» я уделял один день в неделю из семи, Гезельшафт вообще требовал времени пренебрежимо мало.
— И что тут делать? Пожаловаться на форуме на отсутствие должных почестей?
— Отличная мысль! Я поговорю на этот счет с Кайзером, такой случай унизить СКП, да еще на их же поле, не каждый день подворачивается.
— Ладно, как только доберусь до дома, сочиню что-нибудь жалостливое… слушай, Виктор, ты ведь
— Чего сразу «похищать»? Я обычно беру понемногу за раз, и обладатель навыков через некоторое время восстанавливает утраченное.
— Обычно.
— Ну, иногда случаются чрезвычайные ситуации.
— Это мой случай. Можешь забрать мой талант находить неприятности на свою голову?
— А мне он на что?
— Какой же ты бесполезный… — я принялся собирать свои инструменты. — Только давайте обойдемся без захватов телестудий и подобных перфомансов, ладно? Это плохо сказывается на инвестиционном климате.
Окон в цехе не было, так что пришлось ногами выходить на улицу, и только потом подниматься в воздух. Я решил не разгоняться, чтобы было время подумать. В словах Виктора определенно была доля правды, но было бы ошибкой сказать, что вообще ничего не изменилось.
Например, еще во вторник Оружейник лично(!) пришел в штаб-квартиру Стражей и попросил(!!!) антилучевую пушку. Хотя из чертежей я тайны не делал и, как положено, передал их СКП, но ему требовался именно рабочий образец. Причем даже не для себя, а для Дракон. Я не мог взять в толк, на кой черт самому крутому технарю в мире потребовалась мое, прямо скажем, далекое от совершенства устройство, о чем и сообщил своему-типа-как-наставнику. Тот, без тени своего обычного раздражения ответил, что Дракон хочет модифицировать технологию, вывести ее на макроуровень, чтобы нейтрализовывать радиоактивное заражение местности там, где Бегемот уже побывал. Когда-то этим с относительным успехом занимался Герой, но после его гибели десять лет назад никто так и не смог починить установку.
Пушку я конечно отдал, и был даже рад, что на какое-то время от нее избавился. При мысли о работе с «Лотосом» меня прошибал озноб. Я не мог заставить себя прикоснуться к нему, потому что каждая его деталь напоминала мне о той смеси страха, шока и обвинения, что стояла в глазах умирающих.
Хуже всего было то, что я не знал способа доработать «Лотос» до нужной степени. Потратив недели времени, я мог бы провести более тонкую настройку, изготовить более мощные процессоры, ускорить выполнение отдельных операций — но это бы увеличило эффективность на проценты. Если вместо каждого третьего будет умирать каждый четвертый — это приемлемо?
Для Александрии — возможно. Она сражалась с Губителями дольше, чем я жил на свете, каждые несколько месяцев. Для нее, сильнейшей и неуязвимой, смерти были просто статистикой, а мой «Лотос» — лишь способом вернуть в строй часть личного состава, чтобы в следующей битве было на пару процентов больше живой силы. Что звучит вдвойне цинично, потому что сама Александрия живой не была.
Когда мы разговаривали, я использовал на ней сквозное зрение. Не намеренно даже, рефлекторно, потому что делал это на протяжении последних часов. В полной мере увиденное я осознал лишь несколько дней спустя. Тело Александрии было мертво. Сокращалось сердце, текла кровь, но это выглядело симуляцией, потому что не было движения внутри клеток. В них не протекали окислительные процессы, они вообще были полностью статичны, словно заморожены во времени силой Стояка. Только небольшой участок мозга выглядел по-настоящему функционирующим.
Даже представить не
Александрия была полностью неуязвима для физических воздействий любой мощности, ее сила не поддавалась никаким измерениям. На свете было немало гор, в которых зияли сквозные отверстия, потому что она не сочла нужным облетать их. Я к тому, что никакая проблема, никакая угроза не может потребовать настолько ультимативных мер. Все силы, которые я видел до сих пор, выглядели достаточно… экономными. Даже у Лунга или Чистоты. Они давали ровно столько, чтобы парачеловек получил эффективный инструмент насилия. Инструмент, а не термоядерную бомбу.
Конечно, Александрия была не единственным обладателем ультимативных сил, но когда начал думать об этом, то заметил странную закономерность. Эйдолон, Легенда и Герой получили силы очень давно, буквально на заре эры паралюдей, и почти одновременно. С тех пор не появилось ни одного героя, сравнимого с ними по силе, и всего один злодей — печально известная Сибирь из Бойни № 9. И судя по тому, что было известно о последней, она обладала теми же силами, что и Александрия, только еще более мощными, если это вообще возможно. Хотя она не имела способности к полету, но она в первом же бою лишила Александрию глаза и убила Героя, разорвав его пополам. Притом, что броня Героя была спроектирована выдерживать атаки Губителей — и действительно их выдерживала.
В этот момент я бы, наверное, все отдал за настоящую силу Умника, а не слабенький придаток к технарским способностям. У меня возникло ощущение, что я нащупал какую-то закономерность, сокрытую тайну. Но то были лишь смутные догадки, беспочвенные подозрения. Я попытался выбросить все из головы и сосредоточиться на текущих делах.
Предназначенные для Гезельшафта психотропы проскользнули словно мимоходом. Тридцать пять баллонов, каждый со своей вариацией кошмара наяву внутри. Пару месяцев назад я бы провозился с ними неделю, но сейчас управился за день. Может, моя сила улучшилась за это время, а может дело в том, что я производил эти психотропы с помощью самостоятельно созданного оборудования, а не смешивал в пробирках из хобби-магазина, и не из купленных в магазине компонентов, а комбинируя ранее синтезированные основы.
Как бы то ни было, Криг остался доволен. Он еще подозрительно улыбался, когда говорил, что Гезельшафт заинтересован в расширении сотрудничества. Они что, решили через меня окончательно решить еврейский (а заодно арабский, цыганский и т. д.) вопрос? Не, я мог бы создать токсин, реагирующий на определенные участки ДНК, смертельный для одного этноса и безвредный для прочих. Может… может даже прион, способный к размножению. Не сразу, потребуются эксперименты, и много подопытных. Только не помню, чтобы я подписывался на участие в геноциде. Дойдет до такого… блин, даже не знаю, что делать. Гезельшафт — не благотворительный фонд, в случае отказа без весомых причин легко организуют тет-а-тет со Святым Петром.
Хотя если они ограничатся только евреями или китайцами, то можно и попробовать.
А еще остаются Губители, которые никуда не делись, и ориентировочно во второй половине февраля снова нанесут удар. Когда это произойдет, я должен быть готов. Оставалась Симург, чья песня могла вернуться в любой момент, и я не мог ручаться, что никому не наврежу при этом. Когда я читал о событиях в Лозанне, практически уничтоживших Швейцарию как государство, у меня на голове от ужаса шевелились волосы. Что, если я в какой-то момент превращусь в такое же чудовище? Стоило закрыть глаза, как воображение рисовало мне себя, стоящего среди разодранных в клочья трупов.