Ты вся была с какой-то чертовщинкой,с пленительной смешинкой на губах,с доверчинкой до всхлипинки, с хитринкой,с призывной загогулинкой в ногах.Ты вся с такой изюминкой, с грустинкой,с лукавинкой в раскосинках сухих,что сам собою нежный стих с лиринкойслагаться стал в извилинках моих.Особинкой твоей я любовался,вникал во все изгибинки твои,когда же до брусничинок добрался,взыграли враз все чувствинки мои.Писал я с безрассудинкой поэта,возникла опасенка уж потом:вдруг скажут мне: не клюквинка
ли этос изрядною развесинкой притом?..
В плену ассоциаций
(Евгений Винокуров)
Я видел раз в простом кафе нарпита,
как человек корпел над холодцом,
трагическую маску Эврипида
напоминая сумрачным лицом.
Евгений Винокуров
Я видел, как под ливнем кошка мокла,хотел поймать ее, но не поймал…Она напоминала мне Софокла,но почему его – не понимал.Я видел, как из зарослей укропанавстречу мне однажды вылез крот,разительно напомнивший Эзопаи древний, как Гомер и Геродот.А раз видал, как с кружкою Эсмархастарушка из аптеки шла к метро.Она напоминала мне Плутарха,Вольтера, Острового и Дидро.Я мог бы продолжать. Но почему-тоне захотел… Я шницель уминал,сообразив – но поздно! – что кому-токого-то же и я напоминал!
Многоликость
(Татьяна Реброва)
Ты думаешь – Джульетта?
Это я.
Я говорю.
Поверь, все доказали
В той драме у Шекспира, где моя
Печаль была в начале той печали
То Маргарита, думаешь, поет?
То я пою.
Татьяна Реброва
Мне не понятна холодность твоя…Во мне сошлисьвсе небыли и были.Я – это я.Но я – не только я.Во мне живутвсе те, кто раньше были.Ведь это мною очарован мир,Ведь это мне,сыграв на фортепьяно,Провинциальных барышень кумир Сказал:«Ужель та самая Татьяна?»Да, это я.Мы с ней слились в одно,В одно лицо…Но если б только это!Ведь я еще – Изольда и Манон,Коробочка, Офелия, Джульетта.Ту драму,не Шекспира, а моюСыгратьне хватит целого театра.Я – Маргарита.Это я пою.Ты не шути со мной.Я – Клеопатра!И сам Печорин,отдавая честь,Сказал мне «Мадемуазель Реброва!Я, видит бог, не знаю, кто вы есть,Но пишете, голубушка,не ново!»
Поэт и табурет
(Лев Озеров)
Что думал, как настроен был поэт,
Как он встречал закаты и рассветы,
Навряд ли объяснит нам табурет,
Или чернильница, или штиблеты.
Лев Озеров
Позвольте вам представиться: штиблет.Хозяин мой во мне ходил по свету.Мне табурет сказал, что он поэт,Но вряд ли можно верить табурету.Для табурета, в общем, все равны,Он в смысле кругозора ограничен,Людей он знает с худшей стороны,Поэтому и столь пессимистичен.Хозяин мой во мне встречал рассвет,По лужам шел по случаю ненастья,И вдруг зарифмовал «рассвет» – «штиблет»,Признаться, я был вне себя от счастья!Нет, все же он действительно поэт,Как не воздать бесценному шедевру!Поэта угадал в нем табуретПо одному седалищному нерву!
Грустный вечер
(Алим Кешоков)
Детских лет моих подружка,
Где тропы висит клинок,
Мчит Шалушка, мчит Шалушка…
………………………………………..
Счет годам ведут кукушки,
И, достав рукой до дна,
Пью с ладони, как из кружки.
Алим Кешоков
Наша ветхая саклюшкаИ печальна и темна.Где же ты, моя Шалушка,Или выпита до дна?Колыбельная речушка,Или высохла она?Выпью с горя; где же кружка?Здесь, в Литфонде, у окна.Я живу, поэт московский,Кабарде любовь храня.Только жаль, что друг КозловскийПереводит так меня.Перевод читатель кроет,Головой в сердцах крутя.То как зверь он вдруг завоет,То заплачет, как дитя…
Родня
(Борис Слуцкий)
Мой дядя двоюродный был богпо части починивания сапог.А дедушка, сморщенный, словно трюфель, –маг по изготовлению дамских туфель.Не дворяне и не пирожники –в моей родословной были сапожникидовольно-таки высокого класса.Обуви ими наделана масса.Ее бы хватило обуть СП,Союз композиторов и т.п.Забывать свою родню не годится,и
я до сих пор не устал гордиться,что каждый мой небольшой успехобсуждал не литературный цех,а мастера каблуков и подметок,не считая двоюродных теток.Они собирались обычно в среду,чаще к ужину, реже к обедуи рассуждали весьма отменно.Все говорили одновременно.И я с тех пор за собой замечаю:чуть что нацарапаю – к ним спешу.Не люблю говорить: «пишу».Предпочитаю сказать: «тачаю».
Антипародия на автопародию
(Булат Окуджава)
Жил на свете таракан,был одет в атлас и замшу,аксельбанты, эполеты, по-французски говорил,пил шартрез, курил кальян, был любими тараканшу,если вы не возражаете, без памяти любил.В то же время жил поэт жизнью странной и тревожной,только он любовь такуюописать достойно смог,хоть давно сменил Арбат, ходят слухи, на Безбожный,безобразное названье, как не стыдно, видит бог!Все куда-нибудь идут.Кто направо, кто налево,кто-то станет завтра жертвой, а сегодня – палачом…А пока что тараканшагордо, словно королева,прикасалась к таракану алебастровым плечом.Жизнь, казалось бы, прекрасна! И безоблачна!Но тольков этом мире все непрочно, драмы стали пустяком…Появилась злая дама,злую даму звали Ольга,и возлюбленную пару придавила каблуком.Бейте громче, барабаны!Плачьте, трубы и гобои,о развязке вам поведает серебряный кларнет:значит, жили тараканы,тараканов было двое,было двое тараканов,а теперь обоих нет…
Реплика пародиста
(Сергей Давыдов)
Очень остроумного и злого
жаль мне пародиста записного,
лучшего эстрадника Москвы.
…есть в нем что-то грустное
и даже
что-то есть еще от тети Даши,
не заведшей
собственных детей.
Сергей Давыдов
Пародист немало озадачен,что-то вдруг случилось,не иначе:вдруг да пожалел его поэт!..Он сравнил беднягу с тетей Дашей,видно, осознал,что в жизни нашейгорше доли пародиста – нет.Пародист усталости не знает,пишут все!А он один читаетгоры графоманской чепухи.Легче быть, наверно, землекопом,сутками сидеть над микроскопом,нежели всю жизньчитать стихи.Пародист, конечно, пишет мало.Что и говорить,душа усталаи бумагу портить ни к чему…Да, не вышло из него поэта!И, конечно, за одно за этоможно ставитьпамятник ему!
На коне
(Марк Лисянский)
Я люблю приезжать в этот город,
И бродить, и ходить не спеша.
Снова скачет надменно и гордо
Всадник Бронзовый мимо меня.
А в Большом Драматическом горько
Плачет Лебедев в роли коня.
Марк Лисянский
Я люблю приезжать в этот городС каждым годом сильней и сильней.В город, воздух в котором распоротРжаньем всех знаменитых коней.Я смотрю затуманенным взором,Все навеки запомнить дабы,Вижу Аничков мост, на которомКони Клодта встают на дыбы.Медный всадник по-прежнему скачет,И легенды слагают о нем.В этом городе Лебедев плачет,В БДТ притворяясь конем.На любую вступаю я площадь,Вдоль проспектов гуляю седыхИ себя ощущаю как лошадь,А порою как пара гнедых.Здесь прохлада струится за ворот,Конский запах волнует до слез.Я люблю приезжать в этот город,Ржать, и плакать, и кушать овес.
Змеи в черепах
(Юрий Кузнецов)
Я пил из черепа отца
За правду на земле…
– Скучное время, – поморщился Гёте и встал.
Взял хворостину и ею меня отстегал.
Юрий Кузнецов
Один, как нелюдь меж людьми,По призрачным стопам,Гремя истлевшими костьми,Я шел по черепам.Сжимая том Эдгара По,Как черный смерч во мгле,Как пыли столб, я мчался поОбугленной земле.Еще живой, я мертвым был,Скелет во тьме белел…Из чашечек коленных пил,Из таза предков ел.Блестя оскалами зубов,Зловещи и легки,Бесшумно змеи из гробовПолзли на маяки.Я сам от ужаса дрожал(Сам Гёте мне грозит!)И всех, естественно, пужалЗагробный реквизит.Я шел, магистр ночных искусств,Бледней, чем сыр рокфор…Прочтя меня, упал без чувствЗнакомый бутафор…