Плохая хорошая девочка
Шрифт:
— Вот как?
— Ага… Клянусь!
— Не надо клясться, Юрочка… Я верю. Помнится, и Элла пишет о чем-то похожем.
— А потом, помните, что еще в дневнике у вашей племянницы…
— Что именно?
— Она пишет про утонувшую лошадь.
— Лошадь?
— Ну помните — голова торчит из ила?
— Ах, это… — Профессор поморщился.
— И потом… Я почему-то запомнил… Дядя Гена тоже говорил про лошадь, привязанную к дереву… Как его это поразило:
— Ну что ж… — профессор вздохнул. — Мы не можем исключать такого варианта.
— Какого варианта, профессор?
— Что какие-то живые существа во время того страшного землетрясения выжили, уцелели. Дали потомство. Жизнь стала продолжаться и в этом отрезанном от мира уголке.
— Вы тоже это допускаете?
— Ну… Возможно, это были уцелевшие в катастрофе дети, вынужденные выживать, как Маугли: среди дикой природы, отрезанные от большого мира…
— Ага… молодая женщина с близнецами… Мальчиком и девочкой!
— Да, возможно. Ведь легенды часто в основе имеют какую-то реальную подоплеку. Возможно, появилось потомство, уже и не подозревающее о существовании остального мира. И вполне приспособившееся к жизни в этой «затерянной долине»… Возможно, что хомо сапиенс здесь вернулись назад, к тому существованию, которое вели когда-то, скажем, десять тысяч лет назад, наши предки: огонь, охота… На Земле ведь еще остались племена, которые живут именно так или почти так.
«Собственно, на что-то похожее я и надеялся… — думал Юра, снова вглядываясь в скалистые уступы гор. — Какие там бриллианты, какое золото… Вот оно, золото! Не долина, а ферма, на которой произрастают «муму». Прогресс не стоит на месте. Спасибо науке. Нынешний Клондайк — это не золотой песок, это запчасти для трансплантации. Василий Петухов заманил супругов Звездинских обещанием какой-то невиданной охоты — теперь понятно на кого! Странное «муму»… воющее. Правильно профессор сказал: какие-нибудь одичавшие дети природы.
И их тоже можно упаковывать, как упаковывают накачанных транквилизаторами шимпанзе в коробки».
— Значит, вы думаете, профессор, — вслух произнес Юра, — приспособились к жизни в этой «затерянной долине» наши хомо сапиенс? Вернулись назад, к первобытному существованию? Так, что ли?
— Собственно, чтобы выжить, надо не так уж и много.
— Охота? На зверей?
— Да необязательно. Охота — это для сильных. А необходимый организму белок — это и жуки, и гусеницы, и черви, и муравьи…
— Брр…
— Ну, ну… Смотрите на проблему шире, не так узко. И
— А этот вой? Вы не думаете, что он принадлежит…
— Возможно, возможно… Скажем, какие-то особи, выжившие среди дикого мира, усвоили привычки и приемы его обитателей. Вполне возможно, что дитя, взращенное волчьей семьей, будет, скорее всего, передвигаться на четвереньках и «разговаривать» на языке своих родителей.
— Родителей?
— Да…
— А если они, эти родители, людоеды? — вдруг вспомнил Юра объяснение сыщика Королевича насчет того, какие хищники становятся людоедами.
— Ну вы и сами понимаете…
— Яблоко от яблони недалеко падает?
— Верно, Юрочка. Я, правда, не совсем понимаю, почему васэто так интересует? То есть, на мой-то взгляд, это действительно тема волнующая и дьявольски интересная! Но вот вы, Юрочка… Как-то непохоже это на вас. Столь отвлеченный интерес. Вы ящик-то свой ищете?
— А как же! — как можно убедительнее уверил профессора Юра. — Вот план, который нарисовал мне дядя Гена. — Ростовский достал из кармана какой-то сложенный вчетверо листок и помахал им для виду перед носом у профессора. — Завтра же снова отправляюсь искать эту старую штольню. Вы уж извините… ищите свою Эллу без меня. У меня своих дел по горло хватает!
— Ну-ну… Я ведь Королевичу ничего не сказал. Утаил, что вы сюда из-за ящика прибыли, Юра! — заговорщическим голосом заметил Горчицкий.
— И это правильно, профессор… Мерси за конспирацию! Пусть думает, что я тоже ищу их знаменитого Оскара Звездинского. Все-таки, понимаете, деньги, выделенные Приходько на эту экспедицию, нужно отрабатывать. Или по крайней мере делать вид, что отрабатываешь.
И Ростовский снова жадно прильнул к биноклю.
— Ах, ящик-ящичек… — пробормотал он. — Золото-бриллианты… Что может быть ценнее?
— Вот и я думаю — что? — задумчиво произнес профессор, внимательно глядя на Юру, прильнувшего к биноклю.
«Может, взять старого гриба в долю? — размышлял Юра. — Да нет, скорее всего, мухомор разахается, разволнуется, испугается… Станет толковать про гуманизм. Про «благоговение перед жизнью». А мне дело делать надо! Сам-то Горчицкий, кажется, помирать передумал, — с искренним огорчением думал Юра. — Так что рассчитывать на то, что ситуация «рассосется сама собой» — то есть старый профессор просто даст дуба и таким образом перестанет мешать, — уже не приходится…»