Плохая жена хорошего мужа
Шрифт:
Оказалось, у того парня тоже была мечта – попробовать гидру. И надо же было такому случиться, что возможность представилась аккурат перед свиданием, к которому он подготовился, то есть был при букете. Шанс – штука прихотливая, упускать нельзя. Он всего три тяги сделал и к ней. Добрался благополучно, но тут, как водится, проснулся аппетит. И вообще, эти тюльпаны такие плотные, такие бархатистые, упругие, хоть и горьковатые.
Увлекательная история, что и говорить. Мне захотелось достойно отплатить за такое откровение, и я сказал, что розовые кирпичи барной стойки, перед которой мы устроились, представляют собой блоки окаменелой соли.
– Ты пробовал? – спросила она.
– Да, – ответил я.
– Попробуй ещё раз.
Я лизнул палец, провёл
– Не так, языком, – сказала она.
Я слез со стула, склонился и лизнул розовый кирпич.
– Ну как? – спросила она.
– Непонятно, – ответил я.
Встречи наши сделались регулярными и перенеслись в мою квартиру. В первый раз она отметила, что у меня приятный цвет стен, а я снял с неё свитер. В другие разы всё было примерно так же. Я старался проявлять чуткость и не торопиться. Тем более она успела поделиться со мной горьким опытом взаимодействия с торопливыми и даже грубыми мужчинами, снабдила меня целым списком собственных горестных разочарований (история с обглоданным букетом оказалась бусинкой в длиннющем ожерелье). Будучи и торопливым, и грубым, я, разумеется, решил всех этих говнюков обскакать.
Стараясь действовать добросовестно, я задумывался и порой забывался. Очень скоро она даже попеняла на мою некомпетентность – вместо клитора я лизал то, что она назвала лобковой костью.
В своё оправдание могу сказать, что сосала она аккуратно, как отличница, которая старается, но совершенно не понимает, зачем это нужно. Верхом ужаса для неё была эякуляция в рот. Предвосхищая мои поползновения в этой области, она в красках припомнила один ужасающий случай, когда мужчина принудил её к подобному, что нанесло ей непоправимую психологическую травму. Услышав это, я поневоле сжалился над поруганной бедняжкой, не желая ненароком ранить её повторно, хоть испытывал серьёзное желание овладеть её наговорившими мне столько гадостей чумовыми губами. Борясь с собой, я старался держать собственный хуй подальше от её рта, и это ограничение, разумеется, не прибавляло мне пыла.
Помаявшись таким образом некоторое время, мы наконец кончали. Точнее, я кончал, а она, как говорится, просто получала удовольствие. Посмотрев на часы, она обычно сообщала мне, чтоб я прекращал усердствовать, а трахал её так, как считаю нужным. Оживившись, я трахал её так, как считал нужным, в результате чего я кончал, а она «получала удовольствие».
Подстёгиваемый желанием её раскачать, победить её скептицизм, победить повторённые через магазинные звукоусилители разгромные слова, я назначаю всё новые свидания.
Встречаемся мы в дневное время – она замужем, у неё сынок во втором классе. Сексуального наслаждения муж не дарит, взаимопонимания нет, брак не расторгают ради сына, которым прикрывают жилищный вопрос.
Я продолжаю стараться. Вот тебе за картонных персонажей, за расползающуюся претенциозную графоманию, вот, вот, вот…
Торжество, однако, постоянно срывается. Каждый раз случается какая-нибудь заминка, и вместо упоения победой я вынужден довольствоваться снисходительной, понимающей улыбкой.
Ласковой и немного жалостливой.
Бедный мальчик. Старается, но таланта бог не дал.
Претенциозно и картонно.
Ни судорог, ни вскриков, ни прочих неконтролируемых реакций бьющегося в оргазме тела. Только улыбка, утешающая меня за вновь и вновь повторяющуюся неудачу, как бы намекающая, что очень скоро я не только не отстою свою честь, но, напротив, достигну полного бессилия.
В то время часто стало звучать имя одного нового писателя, все на нём буквально помешались, а я мрачно наблюдал за триумфом незваного выскочки. Сначала одна авторитетная дамочка отозвалась о нём туманно, но одобрительно. Какие-то там мировые тренды ей почудились в его книжках. За ней другая, не желающая отставать, подоспела с рецензией куда более пышной и развёрнутой, после чего уже все ломанулись соревноваться в восторгах.
Гадая, что ими всеми руководит, страх отбиться от стаи и показаться не комильфо или просто желание отметиться, я отыскал его книжку на пиратском сайте, принялся читать и обнаружил с удовлетворением ряд недочётов,
И что бы вы думали?
В нашу следующую встречу она похвасталась, что познакомилась с этим писателем, он очень мил и вообще сущий душка. Одарив меня после моих стараний дежурной улыбочкой, она посоветовала прочитать его книжку.
С того дня она взяла за правило то и дело сообщать мне об этом славном мастере пера, о том, какой он образованный, человечный, внимательный. Как-то раз она сообщила, что предложила ему заняться любовью, а он отказался.
Выставил её вон.
Его отказ она трактовала как вершину благородства – просто этот гений пера и духа не желает изменять жене. Он недоступен, он недосягаемая вершина, не чета мне, я, как огнетушитель, всегда под рукой. Не идеал, но какой есть.
В тот момент следовало бы мужественно промолчать и навсегда прекратить эту нелепую связь, но пресловутое желание довести дело до конца, помноженное на стократно усилившуюся страсть отомстить, не позволили мне отступиться. О несчастный, недаром мудрецы говорят, что некоторые дела лучше не заканчивать.
Взвинченный всей этой глупой, но въедливой ахинеей, я хорохорился, бодрился, изображал интерес, старался не комкать предварительные ласки, давился клитором, изображал эмпатию и в конце концов срывался и грубо имел её. Однажды, под воздействием некоего подобия эмоционального порыва, я назвал её сучкой. Это вылилось в целую драму со множеством нравоучительных тезисов о том, что гнусное словечко нанесло ей травму, нарисовав в её чувствительном воображении картину абьюза. Тот, другой писатель, даром что женатый, никогда бы себе такого не позволил. Дабы успокоить бедняжку, я принялся лизать. Эпизод с барной стойкой на первом свидании оказался пророческим – я лизал и лизал, зализывая не столько её нечувствительность, сколько незаживающую рану собственного самолюбия.
Мы сидим у меня на кухне.
У нас только что было.
Она с сигаретой, я с чашкой.
В чашке обыкновенный остывший чай, но на меня вдруг находит. Я говорю, что иногда хочется, чтобы всё окаменело, превратилось в скульптуры.
– Что именно? – уточняет она, не отрываясь от телефона.
Я обвожу рукой обстановку.
– Вообще всё. Посмотри на холодильник, на его скруглённые углы, на изящные ручки. А газовая плита. Каждый день я любуюсь совершенством линий и пропорций конфорок, этими дисками и зубчиками, изгибом решётки. Вот, например, ёршик для мытья бутылок, банок и всего, где рука не достанет. Таких ёршиков на планете миллиарды, но представь этот ёршик, увеличенный в сотню раз, и не из проволоки и пластика, а из благородного мрамора. Представь, что такой мраморный ёршик, ёрш, увеличенный в масштабе, лежит на газоне или посреди фонтана, образуя центральный объект площади. Это было бы справедливее дурацких памятников, которые втыкают в каждом сквере. Вещи обрели привилегию, которая до этого принадлежала только людям или животным – привилегия размножаться массово. Право на размножение, но не на равноправие. Массовые предметы служат нам верой и правдой, не требуя ничего взамен, а мы безжалостно избавляемся от них, как только они нам наскучат или состарятся. Наша жизнь без них немыслима, но мы постоянно предаём их. Любая электрическая люстра, любое кресло-качалка совершеннее и надёжнее многих людей. Я бы ставил мраморные памятники стиральным машинам, складным стульям, чайным ложкам. Многие так называемые именитые люди уступают по красоте и уровню влияния любому штопору. Посмотри на кран, точнее на смеситель. Если сделать его увеличенную копию из тех же материалов, создастся ощущение аттракциона, такого добра полно в развлекательных парках, но, если создать его мраморное изваяние, оно будет восприниматься совсем иначе. Это возведёт смеситель в ранг объектов поклонения. Я тебе больше скажу: эти вещи не просто красивы и принципиальны для человека, они и есть человек. В них воплощены все наши желания, слабости и капризы. Все наши потребности и нюансы. Когда человечество погибнет, то по вещам можно будет воссоздать его точный портрет. Наш портрет. Физический, психологический, духовный, какой угодно. Жаль, я не скульптор.