Плохая

Ф. Э. Янг

Во-вторых, на линейке не присутствовали ни мама, ни папа. Не смогли, а может не захотели отпрашиваться с работы. Мама работала старшим администратором в единственной приличной гостинице нашего города и отвечала за размещение важных гостей. И как на грех, именно в этот день должны были приехали какие-то шишки из Москвы. Отец пока занимал должность заместителя директора местного мясокомбината, но его положение, как сказал папа, когда я однажды подслушивала разговор родителей, было “зыбким”. Я не знала, что конкретно это значит, но что-то явно нехорошее, потому что родителей сей факт сильно беспокоил. Поэтому папа в основном пропадал на работе: уходил рано, возвращался поздно. А иногда проводил на службе и выходные. Работа превосходила по важности мой первый в жизни День знаний. Поэтому я стояла в полном одиночестве с веником

из гладиолусов в руках среди будущих одноклассников, окружённых родными и близкими. Мне было обидно, и я изо всех сил старалась не расплакаться при виде улыбающихся вокруг лиц. У всех был праздник, кроме меня.

В школе мне сначала понравилось. Я быстро поняла, что там достаточно быть послушной, не перечить взрослым, отвечать быстро и чётко на заданные вопросы. Это я умела. Особенно меня заинтересовало обещание, что если учиться на “отлично”, то в совокупности с достойным поведением это гарантировало тебе место среди хороших детей, которыми будет гордиться семья и школа. Я решила, что всенепременно стану одной из таких учеников.

Моя первая учительница – Марина Васильевна – была крупной и строгой женщиной. Она возвышалась над хрупкими фигурками учеников и могла одним взглядом пресечь баловство. Но больше всего мне внушала ужас её длинная железная линейка, которой она била по рукам нерадивых учеников, не понимающих, как надо вести себя во время уроков. Мне никогда не довелось ощутить удар линейкой на себе, но я всё равно могла детально представить боль и холод от железа на своих пальцах.

Учителя меня обманули – это я поняла к концу первого класса. Несмотря на получаемые мной многочисленные пятёрки, никто не стал мной гордиться. Сей факт воспринимался, как норма, и не вызывал никаких эмоций ни у моих родителей, ни, собственно, у Марины Васильевны. Поэтому к концу начальной школы я перестала быть отличницей, скатившись в твёрдые хорошистки.

Этому, правда, предшествовало одно событие. Где-то в середине третьего класса у меня начало портиться зрение. Естественно я никому об этом не сказала. Меня пугала перспектива, во-первых, стать объектом дополнительных насмешек одноклассников, от которых всегда сильно доставалось очкарикам. Во-вторых, одна девочка, с детства носящая очки, сказала, что их выписывает специальный врач – окулист, к которому нужно идти на приём. А это означало, что маме придётся отпрашиваться с работы, чтобы отвезти меня в поликлинику, да ещё и покупать очки. Увы, Марина Васильевна поняла, что у меня проблемы со зрением, так как я перестала видеть линии и клетки в тетрадях и писала как попало. Учительница незамедлительно поставила в известность родителей о моей проблеме, и мама отвела меня к окулисту.

К моему ужасу, мне не просто прописали носить очки. Милая врач сказала, что моё зрение ещё можно попробовать исправить с помощью специальных упражнений. Я должна была смотреть через точку на окне на предметы, расположенные на различных расстояниях, определённое количество времени каждый день, меняя очки. А ещё читать минимум час в день также в очках с разными диоптриями.

Всё оказалось не так уж плохо. Родители, не издав ни звука упрёка, приобрели мне специальный деревянный ящичек, где лежали девять разных очков. Папа мне выдал несколько книг из небольшой семейной библиотеки, которая была у каждой уважающей себя интеллигентной семьи, и я читала их вслух. Это пошло на пользу не только моему зрению, но и памяти, потому что мама заставляла меня пересказывать ей прочитанные страницы. Мне нравились эти вечера и запомнились на всю жизнь. В те дни, мама приходила с работы и спрашивала, какую историю нам предстоит сегодня узнать. Пока я старательно и, как мне казалось, с выражением читала положенные страницы, мама сидела напротив меня в кресле и что-нибудь шила или вязала, отмеряя время песочными часами. Тем не менее она внимательно меня слушала и поправляла, если какие-то слова я произносила неправильно. Потом мы вместе шли на кухню, где мама готовила ужин, а я мыла посуду и пересказывала ей прочитанное. Иногда к нам присоединялся отец и спрашивал, как я поняла ту или иную мысль. Мне до сих пор нравится мыть посуду руками, хотя в детстве это было непростой задачей. Водопровода в доме не было, и мама набирала ледяную воду в вёдра из крана во дворе. Но нам ещё повезло, многим живущим в соседних домах приходилось таскать воду из колонки в конце квартала. Потом

воду нужно было нагреть на плите и налить в два таза. Один – с обжигающе горячей водой – добавлялось стружка хозяйственного мыла для мытья грязной посуды, а в другом – с чистой чуть тёплой водой полоскали вымытые тарелки. На следующем этапе следовало вытереть посуду чистым полотенцем и расставить по местам.

Постепенно я влюбилась в книги и стала завсегдатаем школьной, а потом и городской библиотеки. Особенно я любила сидеть в читальном зале и наслаждаться тишиной, нарушаемой только шуршанием страниц и покашливанием посетителей. К сожалению, несмотря на все прилагаемые усилия к концу школы моё зрение окончательно ухудшилось, и я была вынуждена носить очки постоянно.

Когда я закончила начальные классы, школу вдруг объявили гимназией и ввели одиннадцатилетку. Так из третьего класса мы сразу перепрыгнули в пятый. Мои надежды, что в средней школе отношение учителей к ученикам изменится, потерпели сокрушительное фиаско. Всё стало ещё хуже! Теперь хорошее поведение стало приоритетным. Многим ученикам стали снижать оценки, если они вели себя, с точки зрения учителя, не так как должны. Я хоть по-прежнему и не совершала предосудительных поступков, но явной склонности ни к одному из предметов не имела, спортом не занималась, не защищала честь школы на Олимпиадах и не пела в хоре. В итоге я стала никому не интересной невидимкой для всех. Большинство учителей не прикладывало ни малейших усилий, чтобы заинтересовать детей своим предметом, равно как и ученики не выражали желания учить что-либо сверх положенной нормы. Замкнутый круг. Родители моими успехами в школе также не интересовались. Вечером мне задавался дежурный вопрос от отца: “Уроки сделала?”, и, получив утвердительный ответ, он погружался в просмотр новостей или чтение газеты.

Но были и такие учителя, которые считали изучение своей учебной дисциплины архиважным и приоритетным. В нашей школе это были физрук, учитель немецкого языка и историк. И если важность знания истории я не оспаривала, но при условии её интересного преподавания, то с физкультурой и немецким были большие сложности. Я росла абсолютно неспортивным ребёнком. Мне было сложно бегать на длинные дистанции, я непременно застревала при прыжках через “козла” на снаряде и категорически не могла залезть на канат. Практически каждый урок физкультуры я стояла во главе “позорного отряда” – детей, которых отбирал лично физрук и стыдил при всём классе. Но особо мне доставалось от учителя немецкого языка. Она отчего-то решила, что раз я ношу фамилию немецкого происхождения, то данный язык мне должен давать легко, так сказать, на генном уровне. И бесполезно ей было объяснять, что все мои родственники по папиной линии родились в Российской Федерации и разговаривали исключительно на русском языке, поэтому я никогда не жила в немецкоговорящей среде. Несмотря на кажущуюся простоту этого языка, я никак не могла ни запомнить правила грамматики, ни воспроизвести простенький диалог.

В четырнадцать лет я проявила ненужное любопытство и залезла в личные вещи мамы. У нас случился серьёзный разговор, в процессе которого я узнала подробно об обстоятельствах своего появления на свет. Очевидно, мама подумала, что я уже достаточно взрослая и смогу понять и правильно оценить поступки родителей. Но это не произошло. Напротив, я решила, что раз мне никогда не стать хорошей дочерью, тогда буду плохой. А чего мне терять? Я начала курить, связалась с сомнительной компанией, периодически прогуливала школу. Но где-то внутри надежда на, если не любовь, то внимание родителей не угасала. Однажды я решилась не ночевать дома, надеясь, что обо мне будут волноваться. Может даже накажут, но не останутся равнодушными. Из затеи ничего не вышло. К несчастью, мама девочки, у которой я осталась ночевать, сообщила моей, о моём местонахождении. Не раз я подумывала и о том, чтобы сбежать из дома, но не отважилась.

Родители на “тревожный звонок” от педагогов насчёт курения и прогулов отреагировали весьма своеобразно. Мама мне предложила покупать нормальные сигареты и курить дома, не прячась по закоулкам и подворотням. Папа сказал, что учёба – это моё будущее и ответственность, и если я всё хочу спустить в унитаз, то это моё право. Со временем мне всё меньше и меньше хотелось проводить время с “отщепенцами”. Ведь связь с ними мне так и не принесла желаемого результата, а без него их общество мне было неинтересно.

Конец ознакомительного фрагмента.