Плохие девочки
Шрифт:
После этого все затихло. Все ждали ядерного взрыва, чьих-то криков, обвинений, упреков. Но никто так и не превратился в соляной столп. Жизнь побрела дальше хромой старухой. Но под лохмотьями определенно просматривалось яркое крепдешиновое платье в цветочек. Начиналась весна.
Знаете, чем отличается зимний месяц от весеннего? Особенно если на первый взгляд они совершенно похожи? Весна начинается еще до того, как начнет светить солнце и распустятся почки на деревьях. Около моего подъезда, среди черно-белого пейзажа, от которого уже сводило челюсть, вдруг начала петь какая-то птица.
Она сидела на дереве и чирикала, и буквально открывала
В начале апреля Сашка Карасик заняла у меня двадцать тысяч – нам в поликлинике к Восьмому марта неожиданно нарисовали премию, и я обдумывала свои шансы получить эти деньги обратно. Оценивала шансы как низкие. С ней так всегда – забывает отдать. Такой уж человек. Зато мы с ней снова начали ходить на фитнес – лежали в сауне и болтали. Иногда встречали в коридорах Аньку. Мы улыбались друг другу и спрашивали, как дела. Анька даже и виду не подала, что осуждает Карасиков неблаговидный поступок, за что я лично была ей очень благодарна.
Тут ведь вот какое дело. Если уж начинать друг другу припоминать, кто что сделал, кто с кем жил и кто кому изменил – так ведь вообще без подруг останешься. Все же кругом такие – неидеальные. Как яблоки, выросшие в обычном саду, мы все имели мятые «бочка» и свои «червоточинки». Сашка спала с Ольховским, а Анна – со Стасом. Я ни с кем не спала, но тоже почему-то чувствовала себя виноватой. Почувствовала бы, но ни Сашка, ни Анька не стали делать большой проблемы из этого круговорота мужчин в природе. Однажды я даже стала свидетельницей такого вот диалога:
Карасик: Ну и как, вы все еще живете вместе?
Сухих: Не-а. Я его выгнала еще две недели назад. В середине марта.
Карасик: А я не знала.
Сухих: Так он к тебе не вернулся?
Карасик: Нет. Но даже если бы он просился, я решила, что не стоит. Знаешь, как-то без него лучше. Оказалось, я его совсем не люблю.
Сухих: Есть в нем что-то…
И обе они хором: нехорошее. Нехороший мужик. Как-то это чувствуется. Нет, с такими лучше не жить.
Такому странному и удивительно единому взгляду на вещи можно было только поражаться. Они обе говорили о нем, как о каком-то далеком незнакомце. Или даже как о чем-то грязном, о каком-то таракане, от которого удалось избавиться. Я помнила Стаса, он был грубым и, кажется, не очень добрым. Но в целом таким, как все. Для меня в нем не было ничего такого, совсем уж плохого или, как они говорили, нехорошего.
Видимо, чтобы понять некоторых мужчин, с ними необходимо переспать. Или поверить на слово подругам. Тем, кто это уже сделал.
Анька сказала, что и эти-то две недели терпела Стаса только потому, что была сильно занята – это раз. Не хотелось мараться – это два. И еще, надеялась как-то выяснить хоть что-то о его планах – это три.
– Но он как будто почуял что, – говорила она нам с Сашкой, в то время как мы делали вид, что занимаемся на тренажерах. – Молчаливый стал, звонить выходил в коридор, к лифтам. Хитрил. В общем, я не выдержала, ну и сказала ему все.
– Что все? – уточнила я, борясь с одышкой при медленной ходьбе.
– Что скоро вообще-то
– Это правильно. Надо устраивать, – согласились мы с Карасиком. – Мы вообще не понимаем, как при твоей красоте ты до сих пор не устроена.
– А еще я ему рассказала про Марлену. Что я все ей выдала. Его страшную тайну.
– Да что ты! А он? – хором переспросили мы.
– Нет, но в самом деле. Почему я должна участвовать в его грязных делишках. Ну, он, конечно, разорался. Орал: «Кто дал тебе право!» Кричал: «Это не твое дело! Совсем свихнулась, а?»
– О, узнаю выражения, – мечтательно кивнула Карасик. – Слава богу, он больше не со мной.
– Знаете что! Хватит насиловать тренажеры. А то с вами даже и они потолстеют. Пойдем-ка в кафе! – предлагала Аня. И наше «оспортивление» на этом заканчивалось. Совсем как в старые добрые времена.
Мы пили чай, ели булочки (из цельнозерновой муки) и говорили, что надо бы как-то созвониться и попить чайку всем вместе. Надо бы. Только обычно нас всех обзванивала Марлена. Теперь она не звонила никому из нас.
Было странно и грустно встречать весну без наших мартовских посиделок. Я скучала по Басе, которая тоже как-то пропала. Ушла в работу и не вернулась. Марлена обычно вытаскивала ее оттуда. А мы хоть и грустили, но как-то сами не звонили – руки не доходили. Какое забавное выражение. Руки не доходили. Куда они не доходили?
Без Марлены ничего не происходило. Мы не пошли в театр, мы не встретились в каком-нибудь новом кафе. Марлена не просила больше Авенгу погадать нам всем на кофейной гуще, а я никогда сама Авенге не звонила – как-то не было у меня веры в ее алхимию. Так и получалось, что все-таки мы распадались. Ведь, известное дело, благими намерениями… Все мы честно собирались позвонить друг другу. Вот-вот, сейчас-сейчас. Еще немного, еще чуть-чуть – и мы разгребёмся с делами (тоже вот скажите – это время когда-нибудь у кого-нибудь наступало?) и возьмем телефоны, и наберем номера, и придумаем что-то, замутим. Куда-нибудь пойдем. Но пока…
Мы работали. Было много работы. В поликлинике заболели сразу два эндокринолога, в связи с чем выписывать инсулин пришлось нам, терапевтам. Очереди к нам теперь были больше похожи на осаду. Иногда, приходя на работу, я не могла войти в собственный кабинет, потому что путь к нему преграждала толпа еще не принятых пациентов из утренней смены.
Зато дома, на моей кухне, Тимофей все чаще что-то готовил, размеренно рассказывая что-то Эльке. Каштан уже привык к моему странному дому и перестал выгрызать провода из стены в коридоре. На кухне постепенно появлялись новые вещи. Сначала обои, потом разделочный стол. Потом полки. Мне нравилось приходить домой, хотелось, чтобы это не кончалось. А однажды, когда мы с Карасиком возвращались ко мне из фитнес-клуба, случилось нечто. Мы шли бодро и быстро, потому что наплавались, аппетит у нас обеих зашкаливал за все мыслимые пределы, а Тимка обещал нас накормить странным блюдом под названием «Каннелони». Это такие макаронины размером с полкирпича, внутрь которых можно запихнуть все, что угодно. Тимкины каннелони даже Каштан обожал так, что готов был Родину продать. Ну и я тоже. Честно говоря, что такое наша Родина в сравнении с запеченными каннелони!