Плохие привычки
Шрифт:
— Представляю… А ты считаешь, это было бы очень плохо для меня? — я выглядел, как анонимный сумасшедший, впервые присутствующий на одноименном заседании.
— Ну, если бы ты впоследствии на фикусе женился… — Мишка все с большим интересом рассматривал меня. Особенный интерес у него вызвала моя грязная обувь — такого раньше точно не бывало.
— Да нет, я про голоса…
— То есть твоя голова все-таки сделала это, — печально подытожил он. — А кто бы мог подумать — все считали ее типичной серой мышкой: тихой, слабохарактерной и неавантюрной… А она раз — и бомбой в царя…
— Мышка… тьфу, Мишка, что тебе известно о слуховых галлюцинациях? — я пытался войти в рациональную колею.
— Ну,
Как-то раз я ответил Кешке на вопрос, о котором он подумал, но сказать не успел. Когда пиво пить ходили к «Рыцарю». Он потом пялился на меня весь вечер, как на Мессинга. Хотя вопрос его какой-то простой был — ну, не очевидный и единственно возможный, но довольно простой. Это, наверное, не то? — он пожевал пухлую нижнюю губу и опять блеснул чертиком в карих глазах поверх очков:
— Скажи честно, к тебе пришел голос и попросил, чтобы ты сознался в убийстве Кеннеди?
— Да никто ко мне не приходил, — мне было очень плохо. Наверное, из-за того, что проблема не имела четких границ. Никогда раньше я ни с чем подобным не сталкивался и не знал совершенно, что делать с этим самым счастьем. Даже не знал, где у этого счастья попа, чтобы старательно туда пнуть. Или расцеловать — может, тогда оно отвяжется? Хотя все говорило о том, что седалище это настолько серьезно настроено, что одними поцелуями его никак не задобрить.
— И сплю я регулярно, — на эту фразу Миша поднял брови домиком и кивнул, как бы радуясь за товарища, у которого на интимном фронте все в порядке.
— В смысле высыпаюсь я… — хотелось пить, я зашарил взглядом по комнате в поисках своей кружки с частично отбитой ручкой и разухабистой надписью «Лучшему компьютерщику юга России».
— Дохтор, он уысыпается, — Миша пытался копировать голос Анатолия Папанова из «Бриллиантовой руки». — У смысле, дохтор, он — сыпучее тело…
Тут он с неожиданным энтузиазмом отвлекся:
— Слушай, а у меня в школе была тетрадка с приговором для таких, как ты — там так и написано было: мера для сыпучих тел. Интересно, а высшая мера для сыпучих тел — это сколько? Двадцать лет или шесть мешков?
Я являл собой грустное зрелище, не издавал никаких звуков. Было сомнительно, что у меня имеется какой-нибудь отличный от нуля запах. Казалось, что невидимое нечто пожирает меня, по очереди лишая физических параметров — настолько я был подавлен икебаной из недавних событий. Причем букет этот был составлен определенно с каким-то смыслом, истолковать который уж очень хотелось — и желательно правильно истолковать. Потому что иначе я точно сойду с ума. И плакал тогда породистый Ficus benjamina, стоящий в вестибюле…
— Я веду относительно правильный образ жизни. Черепно-мозговых травм не было… разве что в детстве… Не помню таких, в общем. Но за последние пару дней случаются какие-то необъяснимые с обычных позиций события. Сейчас мне хотела отдаться какая-то школьница. В воскресенье ключи звенеть перестали, а только лишь железом воняли… Что мне делать? — я наконец-то нашел кружку и наполнил ее холодной водой из кулера.
— Бежать на Кубу, по дороге нещадно лупя себя пятками по ягодицам. Там уголовная ответственность за сексуальные контакты со старшеклассницами очень либеральная. Потому что совершеннолетие наступает в 16 лет. А еще лучше — на Фарерские острова,
Следующие 15 минут мне пришлось посвятить тому, чтобы подробно описать странные случаи, приключившиеся со мной. Правда, перед этим я все же отыскал свою кружку и, метнувшись к кулеру, набрал холодной воды. Потому что пить горячий кофе не хватило бы терпения, да и никогда я им не напивался — даже наоборот. Нередко после кофепития наблюдалась настойчивая сухость во рту, которой сейчас и так было предостаточно.
Лишив Мишку возможности вставлять свои смешные комментарии в повествование, я с грехом пополам привел его в более-менее серьезное состояние. Потому что хиханьки хаханьками, а своя корова ближе к телу. Дело было серьезным и требовало серьезного подхода. Посмеяться можно будет потом, когда все окажется далеким и неопасным. Теперь же главное, чтобы это пресловутое Прекрасное Далеко наступило и я в нем присутствовал бы не в роли коллекционера дыроколов и честного воспитателя собственных отпрысков — фикусов Ficus benjamina-tolika.
Мне же было очень важно вернуть себе личину адекватного, живого и дееспособного человека, хотя в моей гладкошерстной голове об этом пока заявлял исключительно один здравый смысл. Инстинкт самосохранения неуверенно молчал, стоя примерно посередине между Начальником Главной Паники и Индифферентом Шестнадцатого Порядка.
Я собирался идти мыть туфли, когда меня по селекторной связи затребовали наверх, к шефу. Поэтому пришлось сразу же отправляться к начальству — пусть сначала случится все неприятное. А то, что вызов к шефу пахнет неприятностями, я почти не сомневался. Такое было всего один раз пару лет назад, когда по моему недосмотру произошла недопустимая оплошность. Программа, запускавшаяся только после ввода магнитного ключа доступа, начинала, сволочь, работать после элементарного нажатия пробела. Тогда с меня сняли премию-бонус за трехмесячный непосильный труд. Несмотря на то что исправление ошибки было делом двух минут.
По дороге я все же заскочил в туалет, оторвал бумажное полотенце и протер обувь — хотя никакого удовлетворения данное очищение не принесло. Настроение болталось гораздо ниже ватерлинии, в голову лезли всякие неприятные мысли по поводу вызова на ковер. Я лихорадочно вспоминал, где мог накосячить — но увы и ах, в голову ничего дельного не приходило.
Шеф крайне мало понимал и в специфике работы IT-отдела, и в программном обеспечении. От Аллочки было известно, что он с трудом пользуется Интернетом, не говоря уже о других прикладных программах. Но это ему было и не нужно — Колосов был хорошим администратором, и на всех ключевых должностях его фирмы работали первоклассные специалисты. Можно даже сказать, лучшие в городе. А некоторые фрилансеры — лучшие в стране. Программные продукты выпускались эксклюзивно, не тиражируясь, в единственном экземпляре, и поэтому стоили дорого. Зато были качественными и безопасными для заказчика — фирма завоевала свою репутацию, создала, так сказать, бренд.
Войдя в кабинет Колосова на четвертом этаже, я понял, что правильно угадал насчет неприятностей. Александр Иванович нервно ходил по кабинету, переругиваясь с кем-то по сотовому телефону. Дав отбой, он устало посмотрел на меня и без предисловий выложил:
— В программе прописан шпион. В программе, которую мы создавали для «Сфинкса». Боже, как хорошо, что мы это заметили сами.
Он махнул мне рукой, и мы пошли в кабинет к его жене. У меня немного отлегло от сердца, ибо Алина Сергеевна, по крайней мере перед повешением, разберется, кто виноват.