Плохие привычки
Шрифт:
О ситуации, из достоверных сведений, можно было сказать только одно — все началось после пьянки в пятницу, «У Рыцаря». Точнее, после того жуткого похмелья, которое я испытал — вот уж действительно и врагу не пожелаешь. Сначала ключи объявили мне звуковую забастовку. Потом озарение при ремонте Светкиного компьютера. Затем эта девчонка в маршрутке. Шеф в лифте… да много всякого уже набралось…
И что, все эти события — последствие рядовой пьянки, слегка сдобренной «Шизой»? И что мне теперь — совсем пить бросать? Я резко ударил по тормозам. Благо сзади никто не ехал, иначе не избежать
Я осторожно тронулся с места. И начал подозревать, что не только с места тронулся. Головой все-таки, похоже, тоже. Мокрая от пота спина подалась вперед, до отказа натянув ремень безопасности. Это я сделал, наверное, для того, чтобы расшалившиеся мурашки ссыпались по спине и перестали дистанционно управлять шевелением волос на голове.
«Одно дело, когда ты Наполеон, — рассуждал я, смирившись. — Ну, или тебе инопланетяне шлют очень важную информацию посредством желтой прессы. Или ты вообще мессия, второе пришествие. Тогда это по крайней мере романтично и красиво. Возвышенно и очень полезно для собственной самооценки.
Другое дело, когда ты шастаешь по городу и принимаешь за откровения всякий бред, написанный на стенах. Это ж до чего может дойти? Это ж я как-нибудь задам вопрос — а вопрос, надо заметить, довольно популярный, типа «Куды бечь?». И на тебе, вот оно, на заборе, точный посыл. С адресом и, можно сказать, с индексом. То ли с мужским, то ли с женским. Тут как повезет. Я поежился и откинулся назад на сиденье, придавив пару-тройку неугомонных мурашек. Чтобы меня заборы посылали — такого еще не было.
Посещали ли кого-нибудь подобные мысли — гадать по настенным граффити? Конечно, всякие надписи были на заборах всегда — и в эпоху коллективизации, и в лихие девяностые. Может быть, и в эпоху Петра Первого где-нибудь да попадалось что-то вроде «Изяславлъ — баламошка*» (*дурачекъ, полоумный зряшный); «Машка — плеха*» (*женщина легкого поведения); «Баринъ — мордофиля*» (*чванливый дуракъ). Просто никто и никогда не воспринимал их как прямое руководство к действию. Вот мне теперь, похоже, придется.
Помотав головой, скрепя сердце, решил — пока рано. Раз — совпадение. Два раза — сильное совпадение. Но не приговор.
Я развернул машину и поехал домой. Настроение не то чтобы улучшилось, но заметно разрядилось. Возможно, просто сказывалась дневная усталость. Возможно, в организме сработали какие-то невидимые предохранители, решившие, что нагонять напряженность достаточно.
Поэтому на растяжку с рекламой какого-то медицинского учреждения я особого внимания не обратил. Но имя профессора, ведущего консультационный прием, запомнилось — Борис Сахаров. И еще там была фраза, что Сахаров — гуру медицины…
И тут меня осенило: надо ехать к Гуру. К Вовке Гурину!
Погоняло закрепилось за Володькой в студенческие годы. Поистине энциклопедическая эрудиция и великолепная память на фоне мощного интеллекта и довольно
Володька не нуждался в халяве. Он никогда не пользовался шпаргалками и уж тем более не искал способа дать взятку преподавателю.
Однажды, еще в самом начале учебы, он подрался. С пьяным пятикурсником. И побил его. То ли здоровенный пятикурсник был сильно пьян, то ли щуплый очкарик Володька действительно что-то знал в единоборствах, но эта его единственная за все студенческие годы драка вошла в анналы общежития на Турмалиновской как торжество юного «духа» над потасканным «староучащимся».
Гуру с первого курса дружил с одной девушкой, Женей. Женя была тихой красавицей, темноволосой и такой же высокой, как и Володька. На ее губах всегда уютно располагалась легкая, будто прикосновение воздушного молочного коктейля к губам, располагающая улыбка. После четвертого курса они поженились, а через полгода после окончания универа у них родилась двойня. Как любил, подобно Новосельцеву из «Служебного романа», повторять Володька, «девочка и… девочка».
Еще через три года без всякой аспирантуры он защитил кандидатскую, работая в какой-то странной конторе — не то правительственной, не то секретной. Попал туда Вовка на третьем курсе и особо о своей работе не распространялся. Но после того как он приехал забирать Женьку из роддома на новеньком темно-синем «Пассате» и подарил ей ключи от новой трешки в шикарной новостройке у Переходного моста («по комнате за каждую малышку, одну тебе, а я буду жить на кухне»), стало ясно, что именно в таких конторах работа превращается в праздник.
Я почувствовал, что мне просто органически необходимо повстречаться с бывшим одногруппником и хорошим другом. Ведь кто как не Гуру сможет дать ответы на интересующие меня вопросы. И вообще, о чем я думал раньше? Бегом к Володьке!
Позвонив из машины Вовке и предупредив о приезде, я довольно быстро доехал до симпатичной высотки, где и обитало все его семейство. Жены с детьми дома сейчас не было — заботливый папашка накануне отправил их в Кисловодск. Женька в последнее время жаловалась на гастрит, вот Володька и организовал для нее эту трехнедельную путевку.
Жило дружное семейство на самой верхотуре — аж на 17 этаже, откуда открывался просто неописуемый вид на Дон, расстояние до которого было примерно километра полтора.
Захлопнув за собой дверь, я скинул туфли и заскользил по ламинату в сторону кухни. Оттуда гремела посуда, хлопали дверцы и звучала приглушенная музыка. Володька старательно варил кофе, и, судя по всему, настроение у него было просто превосходное — он что-то невнятно мурлыкал над джезвой, причем песня его явно отличалась от звуков включенного радио, и даже слегка раскачивался в такт чему-то. У меня возникла мысль, что этот танец туловища своим происхождением был обязан какой-то третьей мелодии, услышать которую никому, похоже, не суждено никогда.