Плохо быть богатой

Гулд Джудит

– Ошибку? И это ты считаешь ошибкой?..

– Я понимаю, у тебя есть все основания негодовать… – Дальше он ничего сказать не успел.

– Да уж можешь не сомневаться, дубовая твоя голова! Я сижу тут одна, до смерти нуждаясь в поддержке, наконец решаюсь все-таки позвонить тебе – и что же? – Голос ее набрал силу, а серебристо-серый глаз помрачнел, словно затянулся тучками. – Какая-то дешевая потаскуха поднимает трубку и объясняет мне, чем вы там с нею заняты!

– Она… Вовсе она не…

– Чего бы она ни стоила, потаскуха и есть потаскуха!

– Эдвина,

мы можем поговорить с тобой не через дверь? – Она смотрела на него несколько секунд, словно раздумывая, потом решилась.

– Хорошо. Даю тебе две минуты, идиот ты безмозглый. После этого ты уберешься. Договорились?

– Договорились. – Она распахнула дверь, пружинистым шагом переступила порог и, оказавшись в коридоре, рывком захлопнула за спиной дверь.

– Я жду. – Нетерпеливо притоптывая ногой, Эдвина сложила на груди руки, поигрывая пальцами. Длинные, покрытые лаком ногти мелькали в воздухе, словно крылышки колибри. Всем своим видом она как бы давала понять: прощения ему нет и не будет, и Р.Л. решил, что настала пора пустить в ход известное фамильное обаяние рода Шеклбери.

Глядя Эдвине прямо в глаза, он широко улыбнулся. Самой обаятельной улыбкой Шеклбери.

Кажется, улыбка удалась. Молодая и залихватская, как у певчего в хоре, столь притягательно-симпатичная и сияющая, такая безупречно теплая и искренняя, что, казалось, она зарождалась где-то в самых сокровенных глубинах души, обольстительно проступала в лучинках-морщинках вокруг глаз, затем медленно озаряла изнутри все лицо, и уж потом – только потом! – появлялась на губах, раздвигая их во всепобеждающей и неотразимой, слегка асимметричной улыбке. Эта знаменитая улыбка Шеклбери считалась наиболее мощным оружием в его достаточно укомплектованном арсенале, о чем Р.Л. прекрасно знал. Опыт подсказывал ему, что она в состоянии смягчить даже самые непреклонные сердца.

Но только не сердце Эдвины. Камни не тают.

– Можешь засунуть свою улыбочку обратно. Туда, откуда достал, – сухо заявила она, моментально разгадав этот его трюк. – На этот раз не сработает. Улыбка тотчас же исчезла с его лица.

– Черт, ну ты и крепкий орешек, – признался он. Подбородок Эдвины взметнулся вверх, она мотнула головой:

– Нет, Р.Л., я не крепкий орешек. Я просто-напросто полная дура, которая позволила себе размякнуть при нашей первой встрече. – Она выдавила из себя горький смешок. – Хотя сейчас это не имеет никакого значения.

– Для меня имеет.

Ноздри Эдвины вызывающе затрепетали:

– Да что ты говоришь! С чего бы это?

– С того… Да потому, что нам есть, что беречь!

– Было, – поправила Эдвина. – Вот оно, точное слово. Больше ничего. Чем раньше ты признаешься себе в этом, тем легче будет нам выбраться из этого круговорота, Все кончено.

– Вот так просто? – грустно спросил он.

– Вот так просто.

– Значит, я так мало для тебя значил?

Ее глаза еще больше потемнели.

– Напротив, Р.Л., – вымолвила она. – Именно потому, что ты так много для меня значил.

– А

теперь все кончено? И лишь потому, что я оступился?

– Оступился? – едва не задохнулась от возмущения Эдвина. – Оступился? Р.Л.! Оступаются алкоголики. Оступаются наркоманы. Оступился – подразумевает, что до этого момента человек боролся, сопротивлялся каким-то обстоятельствам. – И вдруг она, словно во внезапном прозрении, поднесла ко рту руку. – О Боже? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты – сексуальный маньяк, находящийся на лечении?

– Эдс!..

– Не смей больше называть меня Эдс! И не говори, что не знаешь об опасностях, которые подстерегают людей повсюду в этом веке и в эти времена!

– Да все я знаю, – мрачно кивнул он.

– Но для тебя и это не имеет значения, – продолжала она. – Не так ли? Ты все равно готов залезть под первую же попавшуюся юбку! А потом у тебя хватает наглости возвращаться ко мне! Ну уж нет. Хватит. Чао, бэби!

Он опять тяжело вздохнул. Что уж тут можно возразить? Что он едва не забрался в постель с Кэтрин Гейдж, но все-таки не забрался? Разве сейчас это имеет какое-нибудь значение? Было такое намерение, чего уж тут оправдываться.

Эдвина со значением посмотрела на часы.

– Твои две минуты истекли, – проговорила она язвительным тоном.

– Что? Но ты даже не дала мне возможности…

– Вон! – дрожащим пальцем она указала в сторону лестницы.

– Я люблю тебя. Я понимаю, сейчас все страшно запуталось, но я и хотел все прояснить! – Натолкнувшись на непримиримое ожесточение, он еще раз пылко произнес: – Разве ты не слышишь, что я говорю? Я сказал, что люблю тебя!

Эдвина оставалась непоколебима. Ну просто Чингисхан в юбке!

– Это занятие меня больше не привлекает, Р.Л., – сообщила она сухо. – Ну, так уберешься или нет? Или же мне придется вышвырнуть тебя отсюда?

Не желая покоряться, он с упрямством сильного продолжал стоять на своем:

– Очевидно, придется меня вышвырнуть.

– Ну, тогда не говори, что тебя не предупреждали.

– Не предупреждали? О чем?

Она обреченно вздохнула.

– Вот о чем.

К этому он не готовился. Даже и мысли такой не приходило. О подобном повороте событий кто же мог подозревать, тем более ожидать этого от Эдвины! Еще секунду назад она спокойно стояла на месте и вдруг в одно мгновение колено ее взметнулось вверх, нацеленное в ту самую точку, где, по странному и несправедливому закону физиологии, оно больше всего могло причинить боль мужчине.

Остальное было как в тумане. Глаза готовы были вылезти из орбит, из груди вырвался стон. Согнувшись, он прижал руки к паху, побледнел и тяжело рухнул на колени.

Судя по всему, эта сцена доставила ее режиссеру и исполнительнице немалое удовольствие. Слегка отойдя назад, она не спускала с него глаз, пока он корчился от боли у ее ног.

Наконец, подняв голову, Р.Л. взглянул на нее со смешанным чувством боли и недоумения.

– Зачем ты так, Эдс? – выдавил он срывающимся на фальцет голосом.