Плохой мальчик
Шрифт:
Через полминуты приоткрывается дверь ванной. Она просит чуточку не выходить из кухни и пробегает в комнату.
В ванной на никелированных трубах сушатся ее трусики и колготки. Сапоги стоят в углу, чтобы брызги не долетели. Умываюсь. Потом иду к ней.
Настольная лампа все так же горит, повернутая к стене, но нет на столе ни парижской сумочки, ни ключей – ничего нет, а есть только пластиковый пакет, а в этом пакете общая тетрадка, учебник английского, пачка «Житан» и зажигалка.
А она – спит. Спит, положив ручки под щечку, отяжелев
Судьба моя, это ты?
ПАША КАГРАМАНОВ
– Ребята сказали, что умер Паша Каграманов, – вслух произнес Сидоров.
Он был один дома, он поздно встал и ходил по квартире в халате, потому что вчера была сдача номера, а сегодня – день отдыха.
Хорошая фраза, – подумал он. Нет, плохая. Как это – ребята сказали? Хором подошли и сказали? Или по очереди подходили и говорили? Не годится.
Однако надо было найти нужную форму для этого сообщения. Строго и без надрыва.
Потому что Паша Каграманов – это была выдумка. Старый школьный приятель, который вдруг возник в одной компании, милый парень, научный сотрудник в каком-то техническом НИИ, холостяк, живший на окраине Москвы, душа-человек, старых друзей собирал чуть ли не каждую неделю. Веселую чисто мужскую компанию…
Вымышленный Паша Каграманов появился в жизни Сидорова именно тогда, когда в редакции появилась вполне реальная N, внештатный сотрудник отдела культуры: быстрый и безоглядный роман. Сидоров просто голову потерял, но все же ему хватило ума сочинить себе вот такое прикрытие.
Несколько лет Паша Каграманов рос по службе, защищал диссертацию, устраивал новоселье и часто звал к себе на дачу с ночевкой.
Время сеять, время жать, время собирать в житницу – вот и для юной N настало время молоть муку и печь хлебы, кормить ребенка маленькой смуглой грудью и развязывать ремешки сандалий на пыльных ногах мужа, но на эту последнюю роль Сидоров никак не годился. Они расстались трезво, без попреков и обид, что бывает редко.
Вчера и расстались. Осталось распорядиться судьбой Паши Каграманова.
У Сидорова от этих мыслей разболелась голова. Он вышел пройтись. Ноги сами привели его на Ваганьково, поскольку жил он на Пресне.
У ворот стояла небольшая толпа: старушки с цветами и фруктами на шляпах, пожилые дамы в ортопедической обуви, девицы в толстых очках, молодые люди с редкими бородками и дети в белых рубашечках.
Подъехал катафальный автобус; вытащили гроб и поставили на тележку. Все собрались вокруг. Тележку повезли в глубь кладбищенских аллей. Толпа тронулась. Там еще был громадного роста азиат в просторной рубахе и барашковой шапке – надо полагать, духовное лицо. Его все время пропускали вперед, а он замедлял шаг,
Сидоров подошел к нему и, поборов неловкость, спросил, кого хоронят, не Каграманова ли?
Тот покачал головой и назвал короткую незнакомую фамилию.
– А Каграманова завтра хоронят, – вдруг сказал подвернувшийся сбоку кладбищенский мужичок. – На седьмом участке. Уже могилку отрыли. Похороны будут – вы что! Два оркестра, сто венков! Пал Львовича все уважали!
Вечером жена спросила Сидорова, отчего это он такой мрачный.
– Паша Каграманов умер, – сказал он и уставился в угол, чтоб не заплакать. – Молодой мужик, черт знает что…
РАЦИОНАЛЬНОЕ ЗЕРНО
Лето. Отпуск. Дача. Соседка. Прогулка с детьми. Я со своим, она со своим.
Соседка, высокообразованная и даже интеллектуально утонченная молодая женщина, рассказывает, как ее только что обругала свекровь. Говорит: «Но меня, поверь, эта наглая дура совершенно не интересует! Она хамит, а мне – наплевать! Она говорит глупости – а я ведь на нее просто не обращаю внимания! Она идиотка – но я ее не замечаю! Она сволочь, стерва, сука, но вот ребенком клянусь – она меня ни капельки не волнует! Не задевает!! Она для меня не существует)!!»
Дорога до речки – полчаса, на речке с детьми – час с небольшим, дорога обратно – минут сорок, потому что в горку. Итого два с половиной часа моя соседка безостановочно, без передышки, к тому же пылко, страстно и довольно громко доказывает мне, что она свою свекровь ну просто в упор не видит. Игнорирует.
И эти люди запрещают нам ковырять в носу. То есть говорят, что они сознательно управляют своими поступками.
Трезво, взвешенно и рационально. Обдумал – приняли решение – сделал. Среагировал. Или проигнорировал.
ГИТАРА МАДОННЫ
Городок был маленький, но лучше деревни, потому что в нем была тарная фабрика, школа, продмаг, универмаг и целых три столовых: трест питания «Ромашка».
Антонина Чугаева по прозванию Тося Чугун там работала уборщицей и судомойкой, ей было семьдесят два, но ее не увольняли, потому что крепче ее не было бабы в городке. А ее муж Саша был на пенсии, раньше он был техником на тарной фабрике. А совсем раньше они были покорители целины, и вот потом вернулись. Но не в родную деревню, а сюда.
Тося Чугун приходила домой поздно; Саша встречал ее ужином. Она молча съедала макароны с мясом, выпивала полстакана портвейна и шла посидеть на крыльце, взяв с собой гитару; это ей на целине подарили. Тося перебирала струны и тихо бурчала:
Ехали на тройке, хрен догонишь,А вдали мелькало, хрен поймешь…Мимо пробегала повариха Мадина Мадоева, которую дразнили Мадонной за большую грудь и белую прическу.
– Чугунка, поиграй, а я спою! – кричала Мадонна Тосе.