Плохой мальчик
Шрифт:
– Беги давай, блядь нерусская! – кричала Тося Чугун.
Мадонна убегала, хохоча. Тося сидела в обнимку с гитарой до темноты.
– Тося, – в один такой вечер вдруг позвал ее Саша из дома. – Помнишь, у нас сыночек был? В Иртыше утонул…
– Чего это ты вдруг вспомнил? – спросила Тося, входя в комнату. Саша лежал одетый на кровати.
– Как его звали-то? – просипел Саша.
– А тебе зачем? – обозлилась Тося.
– Я помираю, – сказал Саша и помер.
Тося побежала к соседям звонить в «Скорую помощь».
Потом
– Чугунка! – крикнула ей Мадонна. – Чего не играешь?
Тося схватила с земли камень и кинула в нее. Попала по ноге.
После похорон были поминки, пришли из «Ромашки» и два старика с тарной фабрики, все в костюмах, пили за вечную память.
Вечером все ушли, и стало скучно. Теснило в груди. Тося выпила еще, прихватила гитару и пошла на крыльцо. Темнело. Какая-то фигура болталась во дворе.
– Эй! – крикнула Тося. – Поди сюда или мотай отсюда!
Фигура приблизилась. Это была Мадонна в темном платьице. Тося вспомнила, что она ее одну не пригласила на поминки, хотя они работали вместе.
– Извини, забыла, – сказала Тося. – Забегалась. Горе такое, потеряла друга жизни. Заходи, налью. В дом иди, бери бутылку, тащи сюда.
А сама перебрала струны и громко запела:
Ехали на тройке, хрен догонишь,А вдали мелькало, хрен поймешь…– Какая у вас гитара красивая, – сказала Мадонна.
– Возьми себе, – сказала Тося Чугун. – У нас сыночек был. Восемь лет было. Утонул в Иртыше.
– А как его звали? – спросила Мадонна.
– Отвяжись! – закричала Тося Чугун и вдруг повалилась с табурета.
Но никто ни разу не спросил, откуда у Мадонны такая хорошая гитара. Хотя она играет на ней и поет разные песенки. «Браво, Мадонна!» – кричат ребята. А она трынькает ногтями по струнам и раскланивается.
ТРЕТИЙ РОМАН
Алена сидела за столом и читала роман писателя Абрикосова. В рукописи. Абрикосов был переводчик с немецкого, но на самом деле он, конечно, был настоящий писатель.
Они познакомились в редакции, куда Алена принесла свои стихи. Редактор ее остроумно обхамил: «В ваших стихах есть отдельные удачные слоги». Абрикосов как раз сидел там и пил чай, но смеяться не стал, а проводил до метро, потом позвал к себе пить чай, и она у него незаметно осталась жить. Он зарабатывал мало, а она вообще ничего. По вечерам он ей рассказывал про литературу, он был страшно образованный, вся квартира – сплошные книги.
Это был второй роман, Абрикосов ей говорил. Первый он уничтожил.
Читать было интересно, но трудно. За каждым непонятным словом Алена лезла в энциклопедию. Потом вынимала спичку из коробка и клала на краешек стола. Через два часа получилось двадцать восемь спичек, и они
Тут щелкнул ключ в замке, и вошла тетка лет сорока, красивая и модная. Запахло незнакомыми духами. Она вперлась прямо в кухню. Поставила на стол пакеты.
– Вам кого? – спросила Алена.
– Добрый ангел прилетел, – сказала тетка. – Давай, деточка, разложи продукты. И прибери в доме, под ногами хрустит, срам какой. И запомни: он засранец, но добрый. Вот я ногу сломала, он мне по восемь часов массаж делал.
Это была скрипачка Ася Гринецкая. Когда-то она была девочка из Гнесинки; они прожили десять лет, но она уж очень сильно рвалась вперед и вверх.
– Все выше, и выше, и выше! – иронически напел Абрикосов.
– А чего плохого? – сказала Алена. – Она же свой успех развивала, так?
– Так, так. – Он поморщился. – Но я тут при чем?
Алена хотела спросить: «А зачем ты у нее жратву берешь», но удержалась. И спросила:
– А когда я стану знаменитая, ты меня тоже бросишь?
– Никогда, – сказал он.
Непонятно, что он имел в виду: что он ее никогда не бросит или что она никогда не станет такая знаменитая, как Ася Гринецкая.
Она дочитала роман, и ей не понравилось.
Даже странно. Она просто обожала Абрикосова. Преклонялась перед его умом и душой. Но ум одно, душа другое, а талант и вовсе третье, подумала Алена и удивилась, что думает такими словами; это ее Абрикосов научил разбираться в жизни и литературе. Кто она без него? Темная девочка из пединститута с дикими стихами и океанскими амбициями. Но роман все равно был плохой.
Она собиралась ему прямо это сказать, но все не случалось: то его не было дома, то она уходила на вечер молодых поэтов. С одного такого вечера она уехала в Питер, там была большая тусовка с художниками и режиссерами. Позвонила уже оттуда и сказала, что вернется не знает когда. Хотя это, конечно, нечестно. Но что поделаешь.
Через месяц Абрикосов сидел в кабинете у старого приятеля, который вдруг заделался кинопродюсером. Приятель объяснял, почему сценарий не годится.
– Ты только цени откровенность, – говорил он через каждое слово.
– Спасибо, уже оценил, – сказал Абрикосов и вышел.
Там был садик, в садике лавочка, а на лавочке сидела девочка.
Очевидно, актриса, которую не взяли на роль.
ПО-НАСТОЯЩЕМУ
Жил-был художник один. Потом он умер в глубокой старости.
На самом деле жил он, конечно, не один. Он был женат, причем не раз. Еще у него было несколько любовниц. Были также дети – от законных жен и от любовниц тоже.
Когда художник умер, все вдруг начали выяснять, кого же он любил по-настоящему. Кто был его музой и вдохновительницей, прибежищем усталой души и вообще главной женщиной его жизни.