Площадь диктатуры
Шрифт:
– Только одно - не забыть заранее проинформировать товарищей из Обкома. Ведь конечный результат во многом зависит от них. А им тоже нужно время на подготовку. Газеты, телевидение, работа в трудовых коллективах они с этим не хуже нас справятся. А в остальном - нормально, - не вставая, ответил Коршунов.
– С кем советуешь контактировать?
– Думаю, с Волконицким...
– Знаю, проверенный кадр. Волконицкого поручим Волкову. Где Волков?
– Здесь, товарищ полковник!
– Встретишься с товарищем из Обкома, аккуратненько проинформируешь без лишнего. Мол,
– Понятно!
– А учитывая корневое родство фамилий закодируем всю эту линию простенько, но со вкусом: "Волкоебы", - нахмурившись сказал Косинов и, дождавшись, пока все отсмеются, поправился: " Чего, черти, смеетесь? Я сказал - "Волкодавы!". Выждав паузу, он улыбнулся, и, глядя на него, офицеры грохнули дружным хохотом. Шум был такой, что в комнату заглянул дежурный, но, убедившись, что все в порядке, успокоился.
* * *
Поздно вечером следующего дня в Обкоме еще светились окна. Первый секретарь приказал не расходиться сотрудникам нескольких ведущих отделов. Через приемную, где уже час томился начальник УКГБ генерал-майор Сурков, то и дело сновали люди, на столе у секретаря беспрерывно трезвонили телефоны.
– Готовимся к Пленуму, - сказал вышедший от Гидаспова второй секретарь Ефремов. И добавил, кивнув на дверь в кабинет: "С нашим не соскучишься!"
Гидаспов освободился только в начале двенадцатого. Он был невелик ростом, но в полутьме огромного кабинета - горела только настольная лампа над зеленым сукном столешницы - выглядел большим и значительным. Несмотря на позднее время, секретарь Обкома был бодрым и даже, показалось Суркову, веселым.
– Посмотрел ваши наработки, - выйдя из-за своего стола и усаживаясь напротив, сказал Гидаспов.
– Если связи с заграницей давно известны, то почему медлите? Наши ребята из идеологического отдела еще летом сигнализировали, что демократы готовятся к активным действиям, добывают оружие, готовят отряды боевиков. Не понимаю, почему КГБ в стороне?
Сурков знал, что никаких складов с оружием нет и, что агитация за немедленное свержение Советской власти распространяется среди контингента специально, но говорить об этом было нельзя.
– Вчера было рано, завтра будет поздно. Вынуждены работать, исходя из конкретной оперативной обстановки. Нужно выявить и нейтрализовать всех, кто опасен. Иначе вершки сорвем, а корни останутся, Борис Вениаминович, осторожно возразил он.
– А я и не собираюсь вникать в вашу оперативную обстановку. У вас есть участок работы - вот и работайте. А что касается конкретики... Я утром звонил Михаилу Сергеевичу. Он в принципе одобряет решительные меры, но предупредил, чтобы не получилось, как у медведя в посудной лавке.
– У слона, Борис Вениаминович, - поправил Сурков.
– Чтобы не спорить, как у крупного рогатого скота, - повысил голос Гидаспов.
– Мешать вам не буду, но требую одного: чтобы результаты, как вы говорите, реализации имели нужный масштаб и положительный общественный резонанс. Понятно?
– Так точно, Борис Вениаминович, понятно!
– Еще одно.
Сурков снял трубку спецсвязи, едва уселся в машину.
– Начинайте! Санкцию даю, - буркнул он и, убедившись по ответу, что понят правильно, отключил аппарат.
– Товарищи офицеры!
– повесив трубку, прикрикнул Косинов, и все замолчали.
– Решение принято: работаем по первым двум объектам. Никому не расслабляться, действовать по утвержденному плану. Всех поздравляю с началом реализации. Успеха!
* * *
Горлов почти проснулся. Было темно и тихо, а будильник все не звонил.
– Разве сегодня выходной?
– сквозь дремоту подумал он и тут же вспомнил, что начался отпуск. Нина еще спала, свернувшись клубком к стенке. Стараясь не шуметь, Горлов пошел на кухню, по дороге заглянув в комнату к детям.
– Ты уже совсем встал? Можно я с тобой?
– шепотом спросил Никита, и не дожидаясь ответа, пошлепал следом.
Горлов поставил греться молоко и заварил кофе.
– Мы на елку сегодня поедем? Маша дразнится, что там настоящий зайчик живет, но я ей не верю - ведь я уже вырос, не маленький.
– Сегодня поедем. Там белки живут, а зайчика может и не быть, зайцы в лесу живут.
– И лисички?
– ... и лисички, и ежата, и медвежата с оленятами, - отвечал Горлов. Давай от маминого пирога по кусочку отрежем?
– Давай мне два кусочка отрежем, он большой, всем хватит, и еще Маше останется.
Пирог был накрыт белым льняным полотенцем, и Горлову показалось, что он еще теплый.
– С малиновым вареньем. Помнишь мы с тобой на даче собирали малину? Собрали, сварили, а теперь - пирог.
– Это значит - Новый Год!
– сказал Никита и, прожевав, вдруг признался: "Я думал и решил, что ты самый хороший папа, и я больше никогда не буду".
После завтрака Горлов включил телевизор. По случаю начала школьных каникул показывали "Золотой ключик", старый черно-белый фильм с писклявым Буратино и подлым Дуремаром.
Никита уснул в самом конце, когда счастливые куклы улизнули от Карабаса-Барабаса на большом воздушном корабле с раздутыми от ветра парусами.
– Что же ты не разбудил?
– запахивая халат, спросила Нина. Собираться пора, а все сплю и сплю. Господи, я полночи мучилась, пирог на Новый Год пекла, а вы уже отметились.
– Все равно резать придется, целым не довезти, - нашелся Горлов. Пойду будить Машу, часа через полтора выйдем.
На вокзал успели к полудню. Вагон был полупустым и светлым от лежавшего на полях снега. Редкие снежинки бились в окно, а мимо неслись голые рощи и дачные домики с вьющимся из труб голубым дымом.