Площадь диктатуры
Шрифт:
Свекровь ушла, и Лариса, почему-то успокоившись, снова уснула. Не придя в себя, сквозь сон она отвечала врачу, поворачивалась, глубоко дышала и, показывая горло, изо всех сил тянула "А-а-а-а". Потом почувствовала боль от укола, будто в детстве ужалила оса, и, напившись сладкого клюквенного морса, она опять опустилась в беспамятство, ярко мерцавшее разноцветными сполохами.
* * *
Николай пришел, когда все уже спали. По дороге он взял с собой Арцыбулина. Волконицкий знал, что тот будет просить об устройстве на работу. В ином случае он и встречаться не стал бы - устроить уволенного из органов и со дня на день
– Если бы все было просто!
– выпив и закусив объяснял Волконицкий.
– Я однажды уже попробовал - позвонил в партком Авиауправления: мол, такое дело, увольте жену Христа ради. Так она мне такое устроила - чуть со свету не сжила. Нужно тоньше, и чтобы следов не было. Я по всякому прикидывал и решил: самое верное - через медицину. Найдут какую-нибудь болячку и отстранят от полетов. Медицина - вещь темная. Если есть два врача, то жди три мнения, то есть три диагноза. Короче, вот такой план. Сможешь воплотить в жизнь?
– Товарищи остались, в беде не бросили. Думаю, помогут, - покрутив пустой рюмкой, сказал Арцыбулин.
– А с тобой решим. Обязательно решим. Тут в Союзе писателей вакансия освободилась. Пойдешь директором Дома отдыха в Комарово?
– спросил Волконицкий, насаживая на вилку скользкий от маринада гриб.
– Давай еще по одной, больно хорошо идет: спокойно и с толком.
3.12 СЛОВО К СЛОВУ ТЯНЕТСЯ
Для обсуждения планов решили собраться у Таланова. Тот жил рядом с Финляндским вокзалом, и от дома, где жил Рубашкин, туда шел двенадцатый. Петр мялся на остановке почти полчаса, пока не подкатил троллейбус. Ехали медленно, громоздкая машина, скрипя, раскачивалась на поворотах, подолгу застревала на перекрестках, и когда Рубашкин наконец добрался, все уже стеснились на кухне: Болтянский*, Нестеров** и Петя Филиппов*** утрамбовались на диванчике, Таланов сидел на краешке шаткой табуретки у входа, Дальше, в коридоре стояло еще несколько человек, и за их спинами Рубашкин почти ничего не видел.
В центре кухоньки, за столом по-хозяйски разместилась Марина Евгеньевна****, а рядом с ней примостился некто Мигайлин - лет сорока, упитанный и лысеющий, с ярко-рыжей бородой на непомерно широком лице. В его присутствии Рубашкин ощущал какое-то смутное омерзение.
– Не понимаю, зачем ты к нему цепляешься, - как-то упрекнул Петра Филиппов.
– Андрей Ильич - умный, интеллигентный человек...
– Приглядись: он ведет себя неестественно, со всеми так вежлив, что, чай можно пить без сахара, только вприглядку. И улыбка у него, - такая, знаешь, - медоточивая. Как деды говаривали: сверху мед, а снизу яд. Нельзя верить людям, которые ни с кем никогда не спорят. Гнусный он, что хочешь, говори, а я вижу - гнилой и гнусный!
– не переводя дыхания, выпалил Рубашкин, и Филиппов не стал спорить, только пожал плечами.
Однако другие мнение Рубашкина не разделяли, и в последнее время Мигайлин присутствовал почти на всех совещаниях координационного совета ЛНФ. Впрочем, говорил мало, и, если его спрашивали, очень мило со всеми соглашался.
И теперь он молча кивал словам Салье, которая говорила размеренно, изредка останавливаясь, чтобы затянуться "Беломором", и тогда пепел летел вокруг и падал ей на кофту:
– Я не согласна!
– Марина Евгеньевна, все не так просто. Нас спросят, какие это меры, обязательно спросят, - возразил Нестеров.
– А мы ответим, что в первую очередь надо провести экономическую реформу, распустить колхозы и совхозы, а землю раздать всем, чтобы каждый кормил себя сам. И, главное, отстранить КПСС от власти, ликвидировать партийную бюрократию, освободить народную инициативу. Тогда появятся фермеры, купцы и предприниматели. Они уже появились! Взять некоторых наших кооператоров. Это готовый класс народных капиталистов, наша социальная база.
– Не любят у нас кооператоров, очень не любят. С этим надо считаться, - рассудительно заметил Таланов.
– Так я не для широкого оглашения говорю, а здесь, в узком кругу. Вы, Виктор Львович, разве не понимаете различий между публичной пропагандой и подлинными целями по обновлению всех сторон общественной жизни?
– выпустив клуб дыма, промолвила Салье.
– И, вообще, прошу обратить внимание на необходимость привлечения в наши ряды как можно большего количества участников кооперативного движения. Никакое политическое движение не может развиваться без средств. Нам нужны деньги на выпуск печатных материалов: листовок, плакатов и тому подобное. Необходимо наконец-то наладить выпуск нормальной газеты. Конечно, прибалты нам здорово помогают с печатью, большое им спасибо, но пора и самим что-то делать.
Она снова поднесла ко рту папиросу, окуталась густым дымом и энергично раздавила окурок в переполненной пепельнице.
– Предлагаю подытожить! Мы - общегражданский избирательный блок "Демвыбор-90" - и выступаем на выборах с набором четких и ясных лозунгов:
– ЗА ОБНОВЛЕНИЕ И ОЧИЩЕНИЕ СОВЕТОВ, ЗА ЭФФЕКТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЬЮ!
– ЗА НОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ В НАШЕМ ГОРОДЕ!
– ЗА ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ, КОТОРЫЕ ДАДУТ НАРОДУ БЛАГОСОСТОЯНИЕ!
– ЗА СИЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ РОССИЮ!
– Думаю этим ограничиться в той части, в которой мы "ЗА". Перейдем к следующей. Наш блок выступает:
– ПРОТИВ ВЛАСТИ ЗАСТОЙНОЙ ПАРТИЙНОЙ БЮРОКРАТИИ И НЕЗАСЛУЖЕННЫХ ПРИВИЛЕГИЙ ПАРТХОЗНОМЕНКЛАТУРЫ!
– ПРОТИВ РАЗЖИГАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ И ГРАЖДАНСКОЙ РОЗНИ!
– ПРОТИВ НИЩЕТЫ И БЕСПРАВИЯ!
– Куце получается, - после недолгого молчания сказал Болтянский. Надо более подробно и яснее.
– Ни в коем случае!
– возмущенно воскликнула Салье.
– Чем меньше мы говорим, тем труднее нас шельмовать
– Краткость - сестра политического таланта!
– вставил Филиппов.
– Надо все же сказать, что мы собираемся делать, - предложил Нестеров.
– Да, я приготовила, - Салье взяла листок бумаги и, сощурясь, прочитала:
– ПРОВЕДЕМ РЕФОРМУ ЛЕНИНГРАДСКОГО СОВЕТА НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ.
– РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ РЫЧАГОВ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ.
– ОБЕСПЕЧИМ СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОЙ КУЛЬТУРЫ!
– Кто-нибудь добавит?
– строго оглядев собравшихся, спросила Салье.