Площадь диктатуры

Евдокимов А. М.

– Бери, они теперь легкие, - сказал Толя.

– Зачем?
– удивился Горлов.

– Примета такая, чтобы обязательно вернулся с полными!

– Намек понял, - ответил Горлов и, пошатываясь на скользких ступеньках, поднялся в самолет.

Весь полет он беспробудно спал и очухался только, когда самолет заглушил двигатели. Из Мурманска вылетали в кромешной мгле, а в Пулково светило не по-зимнему теплое солнце, и с крыши аэровокзала стекала талая вода.

Новый шофер Володя, улыбаясь, встретил его у выхода в зал прилета. Володя был краснощеким, сероглазым

и, как сам признался, брился через два дня на третий, хотя в армии уже отслужил. Горлов отдал ему багажные бирки и билет, а сам поднялся в буфет на втором этаже.

– Сделайте покрепче, - велел он буфетчице, отодвигая назад сдачу.

– Тройной с одним сахаром, а булочки совсем свежие, я подогрею, засуетилась та, и Горлов вдруг удивился, как быстро он привык к тому, что все получается хорошо, если есть возможность тратить деньги, не считая.

Кофе оказался крепким и ароматным, а булочка с клюквенным вареньем свежей и теплой.

– Откуда у вас клюква?
– спросил он буфетчицу.

– Мы же теперь кооператив! Клюква с рынка, сахар - из магазина, а сварили сами. Вкусно, правда?

– Вкусно, - с набитым ртом согласился Горлов.
– Дайте еще одну.

– Я две согрела! Так и знала, что вам понравится, - улыбнулась она, когда Горлов выложил на стойку еще два рубля.
– Хотите, телевизор включу? Вчера установили, наш собственный! Пока кушаете, новости посмотрите.

Новенькая "Радуга" висела на кронштейнах над стойкой. Не дожидаясь ответа, она привстала на цыпочки и щелкнула клавишей.

Во весь экран вытянулся сжатый кулак, камера скользнула вниз, и Горлов увидел Гидаспова, по-ротфронтовски* вытянувшего вверх руку. Он что-то говорил, но все заглушали мощные крики: "В отставку! В отставку!". Потом показали площадь у СКК. Море голов с мечущимися поверх прожекторами Горлов подумал, что показывают тот митинг, на который он был, но, приглядевшись, заметил трехцветные бело-сине-красные флаги. Камера снова прошла по трибуне и Горлов узнал Таланова, стоявшего недалеко от Гидаспова.

– Что показывают?
– спросил он у буфетчицы.

– Митинг вчера был. Против этих, - как их?
– партократов. В общем, за демократов. Мы с мужем тоже ходили. Народу - до ужаса! И все такие веселые, друг дружке улыбаются, разве только песен не пели. И, не поверите, ни одного пьяного! А этого, - она махнула рукой в телевизор, - мы освистали и затопали. Мы ему и слова сказать не дали. Пусть к себе идет, со своими в обкомах митингует, - она неожиданно повернулась к экрану.
– Ой, подождите, Собчак выступает!

– ... если Гидаспов считает, что может управлять великим городом, как военным заводом, то он глубоко заблуждается. Потому что при всем том, что выделывали с Ленинградом последние 70 лет, он все же остается одним из центров мировой культуры и науки. И, может быть, до сих пор остается духовным центром нашей страны. Нами нельзя управлять так, как привык товарищ Гидаспов и его единомышленники!
– Собчак говорил спокойно, ни разу не запнувшись; его голос был напряженным и звонким.

– Если завтра выборы, я только за Собчака

проголосую. Даже, если он будет в другом округе, все равно! Пойду, возьму открепительный и проголосую. Он все знает, как надо. Только за него буду голосовать, восторженно сказала буфетчица.

"... в митинге, организованном Ленинградским народным фронтом, обществом "Мемориал", Ленинградской ассоциацией избирателей и другими общественными организациями по предварительным подсчетам приняло участие свыше восьмидесяти тысяч человек, - сказал с экрана диктор.

А вы за кого - за демократов или за этих, за номенклатуриков? спросила буфетчица.

– Я за Троцкого и Ленина, против жидов и коммунистов, - допивая кофе, засмеялся Горлов.

– Значит, за наших!
– обрадовалась буфетчица и, увидев, что Горлов собирается уходить, заученно улыбнулась: "Заходите к нам еще. В любое время - мы работаем круглые сутки".

По дороге к машине Горлов заметил свободный автомат и, с трудом отыскав в кармане двухкопеечную монету, набрал знакомый номер.

Трубку сняла Лариса. Она три раза повторила "Алло, я вас слушаю", как договорились, если рядом никого нет, и можно свободно говорить.

– Это я, здравствуй! Только что прилетел, - сказал Горлов, повысив голос из-за мощного гула от взлетающего самолета.

– Слышу, - засмеялась Лариса, но Горлову показалось, что она чем-то удручена.

– У тебя все в порядке?
– спросил он.

– Не совсем, - она будто глубоко вздохнула, и вдруг выпалила: - Меня не допускают к полетам! Сказали, что надо увольняться.

– Почему? Разве ты не выздоровела?

– Там другое, - она замялась и замолчала.

– Тебе неудобно говорить?
– спросил Горлов.

– Дома никого нет, но...

– Увидимся около пяти. Я заеду на работу, потом в нашу контору. Там ремонт заканчивается, уже телефоны установили. Как только приеду, сразу позвоню и пришлю машину, - чувствуя неладное, решил Горлов.

– Не надо машину, я сама доберусь, ты только объясни где это, и как добраться, - как-то безразлично согласилась Лариса. В трубке щелкнуло, и связь оборвалась. Горлов перерыл все карманы, но монеты больше не было, и, чертыхнувшись, он повесил трубку.

3.15 ЗНАТЬ, ЦЫГАНКА НАВОРОЖИЛА

– Тебе, Слава, привет от контр-адмирала Бокова!
– сказал Горлов, поставив перед Лахаревым красную жестянку с бутылкой "Джонни Уолкер". Обрати внимание: "Рэд лэйбл". Гуляка Джон* - хорошая компания!

– Мне точно такое виски, только с черной этикеткой, одноклассник подарил - на "Ульяновске" плавает старшим помощником. Три года бутылка в серванте стояла, потом как-то гости нагрянули, и не хватило. Давай, говорят, не жмись! Пришлось откупорить. Теперь подхожу к буфету и вздыхаю: чего-то в нем не хватает.

– Хороший совет: в буфет поставь пустую коробку, а содержимое выпей. Красота - навечно, а удовольствие - по потребности, - сказал Горлов.

– Скажи, Боря, как ты в Москве оказался?
– заворожено осматривая подарок, спросил Лахарев.