Площадь павших борцов
Шрифт:
– КСИР, - согласился дуче и стал натягивать брюки....
До этого все монологи были произнесены в трусах.
– Рахель, - сказал дуче, застегивая ширинку.
– Придется нам с тобой ввести карточки на продукты. Ты представляешь, какой дикий вой устроят мои бумажные итальянцы.
Почему-то он любил итальянцев называть "бумажными".
– Ах, Бенито! Ты погубишь себя и всех нас...
В ответ Муссолини бодро пощелкал подтяжками:
– Ничего! У меня на всех хватит касторки.
– Дуче велел срочно разбудить и доставить генерала Мессе.
– Джованни!
– сказал он ему.
– Кажется,
Муссолини пожелал видеть атташе Германии, и он принял Риктелена в своем гигантском кабинете "Палаццо Венеция", где был только один стул - для дуче, а остальные пусть постоят.
– "Стальной пакт" между мной и фюрером, который я желал бы назвать "Пактом крови", - объявил дуче, - призывает меня пролить кровь своих берсальеров на полях России, ибо уголь Донбасса своим горением превышает качество угля вашего Рура...
– Не спорю, - согласился генерал Риктелен, - имея в виду сравнение угля разных сортов.
Сразу началась грубая и бестолковая агитация по заманиванию в КСИР добровольцев. Нищих и голодных итальянцев соблазняли богатством, которое они обретут в России.
– Русские хуже эфиопов, - внушали им.
– За красивую зубочистку они готовы отдать целую корову. Они пожертвуют семейной периной за плевую фотографию нашего великого дуче. Можно получить овцу за почтовую открытку с видом Виллы Савойя, в которой проживает наш скромнейший король.
Солдат, не желающих воевать с Россией, накачивали касторкой, а потом, изможденных обильным поносом, ссылали на голые острова близ побережья. Охотно шли в поход только чернорубашечники, убежденные фашисты, до пупа обвешанные значками всяких спортивных, филателистических, лесоводческих и охотничьих обществ.
– Наш дуче всегда прав!
– кричали они...
Вскоре был устроен парад войск, отправляемых в Восточный поход. Конечно, дуче не удержался от речеговорения:
– Мы переломаем большевикам все кости с беспощадностью кровожадных хирургов, - заявил он.
– Я дал вам могучую фашистскую технику!
– При этом ленивые мулы, которым и не снилась Россия, энергично задвигали ушами, отгоняя назойливых мух.
– Наша партия ничего для вас не пожалела. Каждая подошва ваших ботинок держится на семидесяти двух гвоздях. Если не верите, сосчитайте сами... только не сейчас, не на параде! Фашизм, - упоенно продолжал дуче, - это вам не какая-нибудь чесоточная крапивница, от которой не знаешь куда деваться, а потом зуд проходит сам по себе. Фашизм останется вечен, как и эти древние камни Рима... Вива, эй-ялла!
– Вива, вива, - гремело на площади.
– Слава нашей великой фашистской партии, а дуче - всегда прав... прав... прав...
Чернорубашечники хором исполнили фашистский гимн:
Молодость - это весенние воды,
Только в фашизме счастье свободы...
На трибуне, провожая войска КСИРа в Россию, между германским и японским атташе, стоял военный атташе США - полковник Норман Фиске и делал рукой под козырек. Поехали! В вагонах воинского эшелона члены партии воодушевляли молодежь всякими идиллиями, вычитанными из газет:
– Все русские носят длинные бороды, а подпоясываются красными кушаками. У
Эшелоны мчались на север, и на Бреннерском перевале итальянцы заплакали: здесь кончалась их родина. Кто-то вдруг запел "Бандьера нэва", запрещенную при фашизме:
На мосту Бассано - черные знамена,
Траурные флаги - вестники смертей.
На войну собрались храбрые альпийцы.
Движутся навстречу гибели своей...
Честно говоря, мне жаль этих итальянцев. Снежные сугробы в донских степях под Сталинградом станут для многих братской могилой, а те, кто останется в живых, будут расстреляны во Львове и Демблине, гитлеровцы затопчут их живыми в топи болот Белоруссии, и об этом долго-долго никто-никто в мире даже знать не будет... да, их жалко!
* * *
В отличие от Муссолини, испанский каудильо Франсиско Франко никогда не кричал о том, что он прав, но все-таки он оказался прав, не доверяя Гитлеру, и потому - в ответ на призывы фюрера - отправил в Россию только одну "Голубую дивизию", составленную из отбросов общества; русские в таких случаях говорят: возьми, Боже, что нам негоже...
Это был сброд! Уголовники, выпущенные из тюрем; нищие, желавшие обеспечить свои семьи; были и такие, что поскандалили с женами и "отомстили" им экскурсией в Россию; наконец, в "Голубой дивизии" было немало и республиканцев, сознательно ехавших на русский фронт, чтобы сразу же сдаться в плен. Немцы обещали платить наемникам 60 марок в месяц, но выплачивали советскими рублями (из расчета 20 рублей за одну марку).
"Голубая дивизия" сразу показала своим союзникам, что с ними шутки плохи. Проездом через Германию, ради лучшего освещения своих вагонов, испанцы снимали фонари на станциях. Они штурмом взяли вагон-холодильник с сыром и весь сыр мигом слопали; с перрона вокзала в Берлине испанцы мигом "увели" все чемоданы немецких офицеров, приехавших в отпуск, чтобы порадовать родных подарками из России.
"Голубая дивизия" обосновалась на Псковщине, немцы держали испанцев на особом пайке - всего 200 граммов сухарей в день, и они очень легко, даже беззаботно сдавались в плен.
– Сытно пожрать бы, - говорили они на допросах, - а больше нам ничего и не надо. Капитане - сволочь! Сам жрет курятину да нас же и обворовывает... Вы нас простите. Конечно, нам бы лучше сидеть дома, но там жрать нечего!
Испанцы не столько воевали с русскими, сколько дрались с немцами. Заодно уж - за компанию!
– они Жестоко били своих офицеров. Среди моих земляков остались смутные предания:
– Испанцы-то? А шут их знает, что за люди? Если не дерутся, так они, почитай, все время дрыхли, как окаянные. Мы же сами их и будили. Вставайте, говорим, эвон, немцы идут. Тут они мигом вскакивали - и в драку...
В наших архивах сохранилось множество показаний испанских военнопленных. Меня удивил один протокол допроса:
"Я, - сознался один офицер, - постоянно испытывал все нарастающее чувство привязанности к русскому народу и земле русской. Многие мои товарищи испытывали те же чувства... поверьте, я будто стал очищенным ото всей скверны".