Площадь павших борцов
Шрифт:
– Нет, - отозвался Паулюс.
– Не все ли равно, кто будет под Киевом, которого русским все равно не удержать. Меня беспокоит иное... вот эта карта, видишь?
Запрограммированная в планах линия "Архангельск - Астрахань", эта стратегическая линия, на которую войска вермахта должны бы уже давно выйти, оставалась пока недосягаема. Паулюс просил Фельгиббеля всмотреться в эту роковую черту фронта, что вытянулась почти прямой вертикалью:
– Ленинград - Днепропетровск, вот и все, чего мы достигли ценой бешеных усилий, ценой колоссальных потерь, износив моторы и нервы, растратив колоссальные
– Значит, Тимошенко не боишься?
– спросил Фельгиббель.
– Я должен остерегаться тех, которые еще неизвестны. Но они, несомненно, должны скоро обнаружиться... В двенадцатом году Наполеон знал тоже двух полководцев - Барклая и Кутузова, но разбили-то его совсем другие, Наполеону ранее не известные.
22. Куда покупать билет?
Теперь Паулюс редко бывал дома. Самолетом или дизельным экспрессом он часто мотался между Цоссеном, где владычил угрюмый Гальдер, и убежищем "Вольфшанце", где диктовал свою волю Гитлер, а Йодль с Кейтелем внимали ему с напряженным видом. Наконец, Паулюс решил не играть с фюрером в кошки-мышки, а честно предупредить его: зимняя кампания неизбежна, вместе с нею мучительно назревают новые проблемы.
– Мы ведь еще не знаем, - докладывал он, - как наша техника перенесет русский климат? Не загустеет ли в баках горючее? Как отреагируют технические масла? Что делать, если смазка замерзнет на оружии, а тавоты кристаллизируются? Русские лучше нас приспособлены к своим природным условиям, и наверняка именно зимой они постараются навязать нам свои решения.
Гитлер слушал спокойно (во всяком случае, Паулюсу не приходилось видеть его катающимся по полу и грызущим ковры от ярости). Лишь постепенно он стал возбуждаться:
– Паулюс, я не желаю слышать подобную болтовню, - именно так записала его ответ стенографистка.
– Спокойно доверьтесь моему дипломатическому опыту. Армия должна нанести русским лишь несколько мощных ударов... Впредь я самым категорическим образом запрещаю вам говорить о зимней кампании!
Паулюс чуть было не сказал, что при морозе в сорок градусов никакой Талейран не способен повлиять на химический состав тавотов и бензолов. Близилась осень. Авиаразведка докладывала, что из смоленского котла советские войска выходят чуть ли не стройными колоннами. Разрывы в линии фронта угрожали теперь вермахту. Фельдмаршал фон Бок радировал Кейтелю, что его наступление выдохлось: через "кровавую печь" боев под Ельней прошли тысячи солдат, а от боевых дивизий, недавно еще полнокровных, остались лишь жалкие ошметки.
Гитлер заговорил иначе - даже ласково:
– Москва для меня - географическое понятие, не более того. Заводы Харькова и рудники Донбасса важнее! Москва, да, узел скрещения всех железных дорог. Согласен. Допустим, я покупаю билет на московском вокзале. Но... куда мне ехать дальше?
Тут и Паулюс, уж на что был выдержанный человек, но даже он разволновался, ибо отлично понимал, что со взятием Москвы война не закончится,
– Куда нам покупать билет на московском вокзале? Это спросил Йодль, а Хойзингер решил пошутить.
– Лучше всего в... Берлин, - сказал он.
– Глупые у вас шутки, Хойзингер?
– обозлился Гитлер...
Паулюс, наслушавшись таких разговоров, говорил жене:
– Не хватит ли? Меня в вермахте считают самым выдающимся бюрократом... надоело! Я чувствую, что пришло время сменить номера телефонов, чтобы обо мне, как о "бюрократе", забыли. Надо подумать о месте на фронте...
Гальдер знал об этом желании Паулюса, обещая помочь:
– Понимаю, вы уже засиделись до того, что пора приобрести геморрой. Хотя мне и жаль спускать вас со своего короткого поводка. А на длинном поводке много ли набегаетесь? Ведь вы никогда не командовали ни дивизией, ни даже полком...
4 августа Паулюс оказался на берегах Березины, в городке Борисове, где еще догорала спичечная фабрика. Здесь Гитлер пожелал встречи с генералами, дабы обсудить - куда следовать далее. Утром за чашкой кофе фельдмаршал фон Бок заметил Паулюсу, что у него еще хватит сил для решающего удара:
– По Москве, главному нерву большевизма...
Но, делая доклад в присутствии фюрера, фон Бок сам же признался в ослаблении своего фронта, предлагая своей группе "Центр" занять оборонительные позиции. Гейнц Гудериан веселья никому не прибавил, заговорив о... зиме:
– Как и подковам лошадей требуются шипы в гололедицу, так и танкам нужны шипы на гусеницах. Семьдесят процентов моторов отработали ресурсы, фильтры забило, они уже не спасают моторы от пыли, а поршневые кольца стерлись.
– Это и есть ваши претензии?
– спросил Гитлер.
Кейтель с Йодлем тактично помалкивали.
– Я сказал только о моторах, но у меня почти не осталось опытных офицеров. Срочно нуждаюсь в пополнении.
– У меня такая же картина, - нехотя добавил Генрих Гот.
– Сейчас мы способны на ограниченные операции с частным успехом. Опять мало пленных! Странная ситуация: чем сильнее напряжение вермахта, тем меньше количество пленных...
Было высказано соображение: варварским отношением с пленными мы сами дали отличный материал для советской пропаганды, и теперь русские не торопятся поднимать руки. Паулюс не вмешивался: военнопленные - это забота ОКБ, а он принадлежит к ОКХ, и пусть выкручивается сам Кейтель.
Кейтель громыхнул фельдмаршальским жезлом:
– С большевиками рыцарской войны не ведем. Речь идет о полном уничтожении их мировоззрения. Я не вижу причин для изменений в режиме военнопленных. Мы не намерены варить для них супы из концентратов для солдатского рациона.
Гитлер вызвал неловкую паузу, внеся предложение:
– Я не возражаю! Если пленные умирают от голода, то пусть пожирают один другого. Нам же спокойнее...
Паулюс заполнил паузу сообщением из Ливии:
– Нехватка резервов сдерживает Роммеля в его порыве к Нилу, он наскреб двести танков, а генерал Окинлек, сменивший Уэйвелла, собрал под Каиром больше тысячи машин.