Плоть
Шрифт:
–?Я хочу остаться. Не могу видеть, как ты мучаешься. Со мной тебе станет легче.
–?Не станет. Будет только хуже. Это пройдет. Уходи, прошу тебя, уходи!
Ленита ушла, совершенно расстроенная.
Мигрени у Барбозы были ужасны. Начинались они с тупой головной боли. Мало-помалу несчастному становился не мил весь свет. Он ощущал страшный упадок сил и вялость. Лицо бледнело, правый зрачок расширялся. Малейшее движение причиняло ему муку, ничтожнейшее усилие делалось невозможным. Он не держался на ногах, ему непременно нужно было лечь. По лбу катился холодный, ледяной
Если бы в такую минуту к Барбозе пришли с вестью, что пожар пожирает его драгоценные книги, что его родители погибли в огне,– он ничего не смог бы сделать и даже пальцем бы не пошевелил – воля у него была полностью парализована.
И это невыносимое страдание, эта бесчеловечная пытка длилась целый день.
Рассвело.
Как только открылись двери и на фазенде началась жизнь, Ленита вернулась в спальню к Барбозе и села у него в изголовье, раздумывая, чем бы ему помочь и как вообще следует поступать в подобных случаях.
–?Ничего, ничего не надо делать,– нетерпеливо повторял Барбоза,– это все от нервов и со временем пройдет, к вечеру будет все в порядке.
Ленита с удивительным тактом, словно умелая и опытная сиделка, поправила ему подушки так, что он почувствовал облегчение. Отворив шкаф, среди множества пузырьков она отыскала нужную микстуру и чуть ли не силой заставила его принять две полные столовые ложки.
Ощупав его ледяные ноги, она велела принести бутылку горячей воды, завернула его в полотенце, положила в ноги Барбозе и укутала одеялом, да так, что он почти не ощутил боли, причиняемой движениями.
Стоны Барбозы понемногу стихали, слабели и, наконец, вовсе прекратились – он заснул.
Спал он долго – часа два, не меньше.
Ленита не оставляла его ни на минуту. Она неподвижно сидела в изголовье и молча оберегала сон Барбозы.
Вдруг он проснулся, резко сел и нетерпеливым, раздраженным жестом велел ей уйти.
Ленита не подчинилась.
Барбоза, бледный, с перекошенным лицом, кое-как открыл прикроватную тумбочку, достал ночной горшок, поставил на постель рядом с собой и встал на колени.
Брюшной пресс, желудок, диафрагму и пищевод свела сильнейшая судорога. Скулы резко обозначились у него на бледном, исхудавшем лице. Изо рта хлынула струя желтой, пенистой желчи, залив дно и забрызгав стенки горшка.
Приступ рвоты повторился, за ним последовал еще и еще один. Извергаемая безо всякого усилия желчь была уже не желтой и не пенистой, а зеленой, чистой и
Ленита, чье лицо выражало глубокое сострадание, поддерживала Барбозу за взмокший от испарины лоб.
Обессилев, Барбоза грузно рухнул на подушки, постонал еще немного и снова заснул.
Ленита велела вынести, вымыть и принести назад горшок и опять заняла свой пост у изголовья больного, любовно оберегая его уже спокойный сон.
Когда ее позвали завтракать, она вышла бесшумно, на цыпочках.
Когда она рассказала полковнику о болезни сына, тот ответил, что ничего страшного нет, что мигреням от подвержен с малолетства, что с возрастом он их переносит легче, а приступы бывают все реже.
Ленита вернулась в спальню к Барбозе.
После полудня Барбоза проснулся. Чувствовал он себя выздоровевшим, посвежевшим. Он проголодался и велел принести поесть.
Глава XVII
Давно уже началась новая варка сахара. В самый ее разгар произошло несчастье. Мальчишка-креол попал рукой в цилиндр на сахароварне, и ему ее размозжило.
Увидев несчастного ребенка, попавшего в бездушный механизм, негр, его отец, взял попавшийся под руку стальной рычаг и засунул между шестерней.
Послышался грохот ломающихся металлических деталей. Механизм остановился.
Негритенку спасли жизнь, но мельницы пришли в негодность. Шестерни, рукоятки, оси – все было сломано.
–?Вот уж бес попутал: в самый разгар варки – такая беда! – произнес раздосадованный полковник.– Креольчик-то ладно – останется калекой, да убыток-то с этого невелик. Хуже, что приходится прервать варку, когда все шло так хорошо,– вот уж не вовремя, так не вовремя, а на дворе уже 28 сентября!
Ремонтировать мельницу он не хотел, поскольку это заняло бы много времени и весь урожай бы пропал.
Решено было, что на следующий день Барбоза поедет в Ипанему поговорить с доктором Мурсой насчет того, чтобы через несколько дней установить новую машину.
Ленита, узнав о его предстоящей поездке, была огорошена, побледнела и едва не лишилась чувств. Она-то не забыла, сколько пришлось ей выстрадать, когда Барбоза ездил в Сантус еще до того, как стал ее любовником, и когда она сама не была уверена, что любит его. Что же станется теперь, когда все так переменилось? Это будет несказанная, невыносимая, адская пытка.
Но вышло иначе.
Ленита помогла Барбозе собраться в дорогу, не почувствовав и сотой доли того, что ощущала в прошлый раз. Сладострастие, необузданная ночь, проведенная перед прощанием, измучили ее.
Она сама поразилась произошедшей в ней перемене – стала холодной, равнодушной и даже раздраженной. Барбоза показался ей грубым, вульгарным, наглым, смешным и нудным.
Перед отъездом она пожала ему руку; видела, как он взбирается на коня, дергает за поводья и пропадает вдали за облаком дорожной пыли; разглядела, как он помахал рукой на прощание, исчезая из виду за холмом.
Она не опечалилась и не ощутила вокруг себя пустоты. Напротив, ей хотелось побыть в одиночестве, наедине с собою, пользуясь полной свободой мыслить и действовать.