Произошло это весной 270 года, на втором году царствования императора Клавдия…
Порфирий задумался: он был в нерешительности. Через несколько лет Амелий предложил ему совершить путешествие в Грецию и в Дельфах вопросить светоносного Аполлона о душе Плотина. Надо ли писать здесь о том, что они услышали тогда. Слова вещей пифии запечатлены у него в душе до сих пор. И все же что-то заставило его писать дальше, отбросив какие-либо колебания:
«Но если уже приводить свидетельства, полученные от мудрых, то, кто мудрее, чем бог, тот бог, что истинно молвил: „Числю морские песчинки и ведаю моря просторы, внятен глухого язык и слышны мне речи немого“. Так вот, этот самый Аполлон, молвивший некогда о Сократе „Мудрее нет Сократа меж людей“, теперь на вопрос Амелия, куда переселилась Плотинова душа, дал о Плотине вот какой божественный ответ:
Се начинаю бессмертную песнь на хвалительной лире,В честь любезного друга медвяные звуки сплетаяСтрун сладкозвонной кифары, златым обегаемых плектром.Музы, вас призываю возвысить согласное пенье,В стройной ладов череде ведя ваши стройные клики,Как
выводили вы их об Ахилле, Эаковом внуке,В древних песнях Гомера, в божественном их вдохновенье.Ныне же, Музы, священный ваш хор со мной да содвинетВ каждый песенный вздох пределы всего мирозданья,А в середину взойду я, Феб Аполлон длиннокудрый.Даймоний, некогда муж, а ныне живущий в уделеВысшем, чем даймониям дан, сбил узы ты смертельного рока,Стал над сменой телесных приливов, телесных отливовИ укрепившимся духом достиг последнего брегаВ плаванье дальнем сквозь море сует, прочь от низменной черни,Чтобы в душевной своей чистоте встать на путь прямолетный,Путь, озаренный сиянием божеским, путь правосудный,В чистую даль уводящий от дольней неправедной скверны.Было и так, что, когда боролся ты с горькой волноюЖизни кровавой земной, вырываясь из гибельных крутней,На середине потока грозивших нежданной бедою,Часто от вышних богов ты знаменье видел спасенья,Часто твой ум, с прямого пути на окольные тропыСбитый и рвавшийся вкривь, лишь на силы свои уповая,Вновь выводили они на круги бессмертного бега,Ниспосылая лучи своего бессмертного светаСквозь непроглядную тьму твоему напряженному взору.Не обымал тебя сон, смежающий зоркие очи, —Нет, отвеяв от век пелену тяжелую мрака,Ты проницал, носимый в волнах, вперяясь очами,Многую радость, которую зреть дано лишь немногимСмертным из тех, кто плывет, повивая высокую мудрость.Ныне же тело свое ты сложил, из гробницы исторгнувБожию душу свою, устремляешься в вышние сонмыСветлых богов, где впивает она желанный ей воздух,Где обитает и милая дружба и нежная страстность,Чистая благость царит, вновь и вновь наполняясь от богаВечным теченьем бессмертных потоков, где место любви,И сладковейные вздохи, и вечно эфир несмутимый,Где от великого Зевса живет золотая порода —И Радаманф, и Минос, его брат, и Эак справедливый,Где обретает приют Платонова сила святая,И Пифагор в своей красоте, и все, кто воздвигли,Хор о бессмертной любви, кого провожает по жизниВысших божеств хранительный сонм; и в небесных застольяхИх веселится душа. О, какого достиг ты блаженства,По совершении стольких трудов отойдя к вековечнымЧистым сонмам божеств, наделенный сверхжизненной жизнью!Так поведем же запев хоровой в ликующем круге,Музы, о нашем Плотине, который отныне причастенВечности, и подпоет вам моя золотая кифара.
Напоминает бог, что Плотин был благ, добр, в высшей степени кроток и сладостен; что душа его была бодрственной и чистой, всегда устремленной к божественному, куда влекла его всецелая любовь. Все силы свои он напрягал, чтобы преодолеть горькие волны этой кровавой жизни. Так, божественному этому мужу, столько раз устремлявшемуся мыслью к первому и высшему Богу, являлся сам этот Бог, ни облика, ни вида не имеющий, свыше мысли и всего мысленного возносящийся, тот Бог, к которому и я, Порфирий, единственный раз на шестьдесят восьмом году приблизился и воссоединился. Плотин близок был этой цели — ибо сближение и воссоединение с Всеобщим Богом есть для нас предельная цель: он четырежды достигал этой цели, не внешней пользуясь силой, а внутренней и неизреченной.
Сами боги не раз в окольных его блужданиях ниспосылали ему лучи света, чтобы он узрел божественное и по видению этому написал то, что он написал. В созерцании своем, говорит Феб, изнутри и извне увидел ты многую радость, которую немногим дано видеть из занимающихся философией, — это потому, что человеческое умозрение хоть и выше людского удела, но при всей своей отрадности с божественным знанием сравниться не может, ибо не проникает в глубь вещей, как проникают боги. Вот что совершил Плотин и что с ним совершилось, пока был он в смертном теле, говорит Феб, а избавляясь от этого тела, взошел он в божественные сонмы, где обитают дружба, страстность, радость, любовь божественная и где обретаются так называемые судьи над душами — божьи сыны Минос, Радаманф и Эак, к которым он идет не на суд, а для беседы, подобно иным высочайшим богам. И беседу эту ведут вместе с ними Платон, Пифагор и все остальные, кто воздвигал хор о бессмертной любви. Вот где родина блаженнейших божеств; такова будет и его жизнь, завидная самим богам».
* * *
…И вдруг так стало беспредельно ясно: Он создает теперь мир точно так же, как Он всегда делал и как всегда будет делать. И я — это Он, и Я — этот Мир, и Я — это Делаю, и Я — это Всегда…
* * *
Когда капля дождя стучится в окно — это Мой знак!Когда птица трепещет — это Мой знак!Когда листья несутся вихрем — это Мой знак!Когда лед растопляет солнце —
это Мой знак!Когда волны смывают душевную скорбь — это Мой знак!Когда крыло озарения коснется смятенной души — это Мой знак!
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Статуя Рамзеса II в Луксоре.
Рельефы храма в Фивах.
Фреска в Луксоре.
Барка бога Ра. Фреска в гробнице Рамзеса I.
Пирамида Хеопса и Сфинкс. Гиза.
Панорама Александрии. Фото автора.
Роспись погребальной камеры, иллюстрирующая «Книгу мертвых». Сюжет: ежедневное умирание и воскресение бога Солнца. В данном случае его ладья изображена в полночь, когда бог и его свита должны войти в тело огромного змея, откуда выйдут утром, вновь став «детьми».
Рим. Арка Септимия Севера.
Рим. Храм Солнца. Реконструкция.
Рим. Руины дворца Септимия Севера.
Древнеримские монеты.
Рим. Колонны храма Венеры Прародительницы форуме Юлия Цезаря.
Плотин
Филипп I Араб. Мрамор. Санкт-Петербург. Государственный Эрмитаж.
Пупиен. Мрамор. Рим. Ватиканские музеи.
Бальбин. Мрамор. Санкт-Петербург. Государственный Эрмитаж.
Гордиан III. Мрамор. Париж. Лувр.
Отацилия. Мрамор. Англия. Частное собрание.
Деций. Мрамор. Рим. Капитолийские музеи.
Галлиен. Мрамор. Рим. Музей Торлониа.
Салонина. Мрамор. Санкт-Петербург. Государственный Эрмитаж.
Рим. Арка Галлиена и Салонины.
Аппиева дорога.
Рим. Золотой Дом Нерона. Криптопортик.
Основу второй фототетради составили фрагменты картин С. Боттичелли, М. Чюрлениса, Р. Магритта, С. Дали и фотографии А. Маркелова, П. Тишковского, М. Киша.