Плутониевая зона
Шрифт:
— Поможем… Поможем.
Далее, после короткой паузы, Шутов начал «подкоп под цитадель». Начал разбег. Разговорился о перспективах расширения и благоустройства города. Зону, окруженную двумя рядами колючей проволоки, он назвал городом сияющего социалистического будущего.
— Через год-два вытянутся асфальтовые магистрали. Скоро торжественно откроется Дом культуры со своим драматическим театром. На очереди парк культуры и отдыха и там же стадион имени Берия. Плавательный бассейн. Вы знаете, Ольга Константиновна, когда я думаю о перспективах нашего с вами города, меня охватывает чувство большой гордости за нашу партию
В этот момент Павел Анатольевич чуть споткнулся, почувствовав некоторую излишнюю бравурность в своей речи. Надо было перейти снова в русло домашней доверительности.
— Знаете, как сказал об этом один из больших ученых, иногда посещающих наш город? Между прочим, вы его, кажется, видели. Ну да, вы же как раз расцвечивали его коттедж. Такой осанистый, с большой седеющей бородой…
— Да, я его видела несколько раз, — подтвердила Ширяева.
— Хотите, я вам прочту выдержку из его речи на открытии одного из наших заводов?
И, не дожидаясь ее одобрения и согласия, быстро приоткрыл левый верхний ящик стола и извлек заранее приготовленный исписанный лист бумаги.
— Вот, послушайте.
И начал читать с выражением, постепенно повышая голос, как будто выступал с трибуны:
— Здесь, дорогие мои друзья, наша сила, наша мирная жизнь на долгие-долгие годы…
— Хорошо, не правда ли? — Шутову хотелось получить поддержку у Ширяевой. Но она молчала, расслабленно скрестив руки на коленях.
Павел Анатольевич продолжил, еще более возвысив голос:
— …Со временем в нашем с вами городе будет все — детские сады, прекрасные магазины, свой театр, свой, если хотите, симфонический оркестр!.. Разве не стоит для этого жить?
— Каково, а? — с гордостью произнес Шутов, возвращая листок на свое место. — И ведь не преувеличивает, знаете. Я твердо верю: так и будет!
Далее Павел Анатольевич решил мягко и плавно перейти к личной судьбе Ширяевой. Поинтересовался ее планами по трудоустройству.
— Я, простите, еще ничегошеньки не решила. Ничего. Пока просто отдыхаю. Гуляю, хожу в лес. Привыкаю к новой жизни. Радуюсь ей.
Шутов соглашался, поддакивал, одобрял. Но и предлагал. Работу для Ширяевой он видел в трех формах. Первую он назвал «уличной». Украшение улиц: скверы, фонтаны, памятники.
Вторая, «парковая», охватывала зону отдыха: парковые ансамбли и стадион.
— Здесь широкое поле деятельности для вашего таланта, — уверял Шутов. — Гипсовые девушки с веслом и дискоболы Мирона, вероятно, изжили себя. Устарели несколько. Пожалуйста, дерзайте, открывайте, пробуйте.
Третье направление Павел Анатольевич назвал «камерным». В драмтеатре, руководимом приглашенным из Москвы режиссером Ор-дынянским, когда-то связанным с театром Пролеткульта, уже заканчивалась подготовка спектаклей «Роковое наследство» и «Особняк в переулке». На подходе была пьеса Островского «Без вины виноватые».
— Нужен художник! — торжественно закончил Шутов. — По декорациям и костюмам. Художник хороший, профессиональный, с настоящим утонченным вкусом. Понимаете?
Ширяева прекрасно понимала, что все три предложения имеют одну цель: оставить ее внутри зоны. А она рвалась домой, в столицу. Подала уже заявление для оформления документов на выезд из зоны. И вот теперь такие лестные предложения. На лице ее было написано раздумье.
— Оставайтесь,
«Знают ведь», — мелькнуло в голове Ширяевой.
При упоминании имени Якова Борисовича у нее защемило сердце. Как он там в Москве? Когда приедет в следующий раз? Обещал скоро.
— Предложения ваши, Павел Анатольевич, — заверила Ольга, — заманчивы и прекрасны. Вероятно, я даже недостойна их. Я благодарна за ваше личное участие в моей судьбе. И все-таки разрешите мне некоторое время подумать. Трудно сразу решиться на что-то определенное именно здесь. Все-таки город наш закрытый…
— Ну, это ведь временно, — перебил возражением Шутов, — неужели вы думаете, что колючая проволока на долгие годы? Ну что вы в самом деле…
И он опять принялся с увлечением рассказывать о перспективах расширения и украшения города.
А Ширяева в эти минуты думала о Якове: «Надо с ним посоветоваться. Отношения наши крайне неопределенные. На что я могу рассчитывать? Ведь у него в Москве семья, жена и дети. А кто я для него?».
— Павел Анатольевич, не нажимайте. Прошу вас. Я не могу решить этот вопрос прямо сейчас, сию минуту.
— Конечно, конечно, — согласился Шутов, — подумайте в спокойной обстановке. А через дней двадцать встретимся. Идет? Обещаете? Ну и прекрасно.
Такой исход беседы вполне устраивал Ольгу. Через две недели должен был появиться Яков. Надо посоветоваться с ним…
Встреча их была незабываемо чудной, какой она может быть у двух влюбленных и свободных людей. Яков советовал Ольге выбираться из зоны. Тем более что его командировки сюда вскоре должны были прекратиться. Скорее всего, ей не разрешат сразу поселиться в Москве. Пусть будут Вологда, Владимир или Киржач. Они будут периодически встречаться.
— Нет, надо уезжать, — считал Яков Борисович. — Как только документы на выезд будут готовы, надо зайти к Шутову, поблагодарить и вежливо отказаться от предложенной работы. А можно и вообще не заходить к нему.
Они не знали, что Шутов сразу после выхода Ширяевой из кабинета поднял трубку и дал команду задержать рассмотрение ее документов:
— Да-да. Задержите. Вплоть до моего дополнительного звонка.
22
В начале декабря 1948 года на объекте «Б» начался невообразимый аврал. Через несколько недель предстояло принимать первую продукцию с завода «А» — первую партию облученных урановых блочков.
Основная технологическая линия — емкости, трубопроводы, запорная арматура — была смонтирована наспех. Емкости спешно промывались очищающими растворами и сушились сжатым воздухом. Трубопроводы прокачивались и проверялись на проходимость. Тысячи задвижек и запорных вентилей, уровнемеры и сотни показывающих приборов испытывались наладочными бригадами с составлением актов. На этой стадии для контроля были подключены и сотни будущих эксплуатационников: аппаратчицы, операторы, технологи, лаборанты.