Плясать до смерти
Шрифт:
— Так! — Ручка втыкалась в салфетку. — Про что фильм?
— Это уж ты нам должен сказать! — благоухая отличным коньяком, говорил Ухов.
— Так. — Ручка начинала двигаться. — Сознательные школьники… Стоп! Какие школьники? Дети-революционеры помогают чекистам, спасая золото партии от рук… кого?
— Какое золото партии? — терялся Ухов. В царившей политической неразберихе все могло быть.
— Ну не партии… Империи! Его пытаются увезти. Есть у тебя чекисты?
— Был один. — Ухов, надо признать, плохо соображал там, где требовалось
— Зачем?
Ухов беспомощно озирался.
— Вызвали на другой фильм! — говорила Ядвига, красавица помощница, строго следившая за тем, чтобы Ухов не перенапрягался.
— Что значит — был? Привезти! О чем тогда будет картина? — капризничал я.
— Ну… — тянул Ухов.
— Не ну, а да! — Времени у меня было в обрез. Жаркое южное солнце поднималось, и самое было время идти на пляж.
— Нужна сцена в порту!
— Где? — изумлялся разнеженный Ухов.
— Где! В порту! Слыхал про такое? Чтобы были краны — ясное дело, не современные, всяческие лебедки, крюки. Промасленные, мускулистые рабочие. Тут же чекист — пришел с ними посоветоваться, прильнуть, так сказать, к истокам. Тут же даются задания детям-революционерам.
— Ну… — с отвращением соглашался Ухов. — Слова-то будут?
— Пусть говорят что-нибудь! — Я махал рукой уже на ходу. — Потом сочиню, запишем. Пока!
Настя радостно залезала на мощный загривок Кузи — действительно мощный, — бывшего чемпиона общества «Буревестник» стилем баттерфляй! Мчались под гору.
— Но, лошадка! — Счастливая, она «рулила» его ушами, дергая то одно, то другое.
— Плыви… Давай! Давай! — Он придерживал ее за живот, но она, чуть хлебнув едкой морской воды, испуганно вставала на ножки, отрывисто дышала, тараща глаза.
— Ладно! — говорил Кузя. — Теперь физкультура!
Они маршировали по набережной, выкрикивая:
— Пионеры ю-ные! Головы чу-гунные! Уши о-ловянные! Черти о-каянные!
Настька смеялась.
Тимофей (полное имя Тима — в моде у новой аристократии были простонародные имена) видел смысл жизни в другом и в этом, надо отметить, несмотря на младенчество, был целеустремлен. В аккуратной белой панамке за руку с мамой (так он звал Аллу) он спускался на пляж, степенно складывал на топчане одежду, после чего начинал свой «обход». Подходил к блаженно раскинувшемуся на топчане человеку и, не отрываясь, смотрел.
— Тебе чего, мальчик? — наконец кряхтел тот, приподнимая лицо.
— А почему вы лежите тут? — неприязненно спрашивал Тим.
— А тебе-то что? — спрашивал отдыхающий, ошеломленный столь настырным напором.
— А это наш топчан! Вчера мы на нем лежали!
И, еще минут пять побуравив ненавидящим взглядом клиента, топал ножками дальше.
— А чего это вы кушаете? Дайте мне! — требовательно протягивал ладошку у следующего топчана.
— Обходит владенья свои! — ворчал Кузя.
Однажды прямо напротив бухты остановился белоснежный корабль. Я-то знал его по
Кузя как раз учил Настю плавать, поддерживая за живот. Но тут она вдруг забыла плыть и встала на ножки:
— Ой! Какой корабль! Папа! Он чей?
— Наш, Настенька! — небрежно произнес я.
— Скажи, — накинулся я на Ухова, утомленного съемками очередных своих поклонниц (это в детском-то фильме!), — вы золото партии… то есть, тьфу, империи, намерены похищать?
— Нет. А надо? — изумился он.
— Тогда о чем фильм?
Об этом он, похоже, не думал. Поправившийся за время съемок килограммов на десять, лишь жалобно стонал:
— Тиран! Ты какой-то тиран! Что ты хочешь?
— Я — ничего. Но другие могут поинтересоваться: о чем фильм?
— Так о чем? — мямлил запуганный Ухов.
— О похищении золота! Только вот на чем?
— Может быть, на… — Ухов виновато глянул на кремовую «Волгу», терпеливо ждущую его в тени магнолий.
— Нет! — отрубил я. — Только на этом! — И указал на корабль.
— Это, я думаю, дешевле будет, чем на берегу! — Худик робко посмотрел на раздобревшего Ухова.
— Ну да, там кабаков меньше, — сказал я.
Золотая рябь от воды бежала по борту судна. Сундучок с золотом империи толчками поднимался из шлюпки на палубу
Чтобы с ним обращались бережно и не уронили в воду, Ухов уведомил киногруппу, что там находится общая зарплата.
Поэтому сундук вознесся без срывов, и на мачтах захлопали поднятые паруса. Корабль сдвинулся и пошел вдоль холмистого берега. На горизонте белели вершины гор. Приятный ветерок овевал лица.
— Ну? Ты довольна, Настя?
Она, щурясь на солнце, кивнула.
— Вот, Настька, запомни, как ты плыла тут с отцом.
Вечером мы устроили бал на палубе. Среди киногруппы нашлось немало музыкантов, за многие экспедиции они уже изрядно спелись и спились, и веселье бурлило. Мы с Кузей тоже не подкачали — за время нашей дружбы чем только не увлекались, даже халтурили на эстраде, в основном, текстами — и сейчас спели (и сплясали) одно из наших произведений:
Босанова, босанова!
Мы танцуем босоного,
Мы танцуем босоного
На коммерческой основе!
Плясали все! Стройные загорелые тела, быстрые движения! И вдруг я заметил, что в сторонке, одна, старательно пыхтя, пытается плясать Настька! И сердце сжалось.
Забыли, правда, чекиста! О руководящей роли партии и ее вооруженного отряда стали забывать. Чекист обязан был проникнуть на яхту под видом графа, потом захватить власть на судне и привести его в красную Керчь, но вместо этого он напился и угодил в вытрезвитель, а оттуда за буйное поведение — на пятнадцать суток. Поэтому настроение на борту было легкомысленное и даже праздничное: какая ж работа без главного персонажа, даже без двух? В кино постоянно случается что-то приятное. Поэтому оно и привлекает множество людей.