Плясать до смерти
Шрифт:
— Ну как он?
А я сидел в другой комнате, весь сжавшись, испуганный: сейчас подойдет?!
— Да неважно чего-то, — прошептала бабушка (но я слышал). Отец почему-то громко захохотал, сел ко мне за стол, где я маялся и страдал, обнял мощной рукой меня, лопоухого двоечника, и весело сказал:
— Сейчас мы отличника из тебя сделаем!
И сделал.
Помню морозный солнечный день. Я сбегаю по лестнице к отцу и раскрываю тетрадку. Прописи: «Лыжи, лыжи, лыжи», и под «лыжами» — первая в моей жизни пятерка!
— Молодец! —
Сколько прошло, а слово помнится!
Мы выходим с ним из школы. От мороза ноздри слипаются изнутри, в голубом небе сияет купол Преображенского собора. Обходим по кругу ограду церкви из цепей и трофейных пушек, сизых от мороза, отбитых у турок, как сказал отец. Ясно помню и ту яркую зиму, и красивый собор, и первую в моей жизни удачу.
И вот пришел мой черед выручать. Привожу ее из кухни, где она сидит, уставясь в окно, моргая, и сажусь за стол рядом с ней. Ну? Смогу я, как батя? Или, как говорит он ехидно, «кишка тонка»?
— Давай, Настя. Что вы там пишете? Да не бойся! Я тоже поначалу хуже всех писал!
А теперь зато вот какой! — гордо выпрямляюсь. Настя, вздохнув, открывает тетрадку… Да. Шок, конечно, случился.
— Что же ты пишешь так плохо? — вырывается у меня.
— А ты бы попробовал в такой тетрадке! — Она вдруг надулась.
Та-ак! Знакомый прием. «Виноваты обстоятельства»? Устраним! Листаю тетрадку. Да, типичное «изделие местной деревообрабатывающей промышленности». Щепки в листе. Это не тетрадь, какое-то бездорожье и разгильдяйство. Страница колом стоит! Понимаю, кризис промышленности… Но еще, видимо, и экономия? Поворачиваюсь к тестю. Он как бы отстраненный, углубленный в газету, однако настороже.
— Какие есть в продаже — такие и покупаем! — говорит он.
— А другие бывают? — спрашиваю у Насти.
— Конечно! — выдает она, видимо, наболевшее. — У всех!
Тут, я гляжу, начало трагедии.
— И у соседки твоей по парте — тоже?
— Я одна сижу, — вздыхает она.
— Хорошо, — целеустремленно поднимаюсь я. — В городе поищу.
— И в городе нет! — произносит Настя. Горе ее уже, похоже, закрепилось. Так и дальше пойдет?
— Так где же берут их? — Тесть вступает уже воинственно, и для него это острый вопрос.
Я жду Настиного ответа: «Достают!» И тут я пас! Вступать в какие-то унизительные отношения?.. Вступишь! Это ты раньше был горд, а теперь как миленький вступишь в какие надо унизительные отношения.
— Из Москвы их привозят! — сообщает Настя страшную тайну, разведанную, видимо, с огромным трудом. — Говорят, магазин такой есть, на улице Горького! — Настя вздыхает, как по далекой стране, несбыточной мечте.
И это — проблема?!
— Ха! Так я как раз туда собирался! Сколько тебе штук?
— Правда, папа? — радуется Настя. У нее, оказывается, всесильный отец!
В Москву-то я, кстати, и не собирался. Хотя понимал, что надо. «Раздача» вся там! А ты — здесь. Пусть хоть несмышленый
Первым делом, приехав в Москву, помчался за тетрадушками. Остальное все подождет. Мчался по улице Горького, от Кремля, вертел головой: «Где оно, наше счастье?!» В чем радость рождения детей? Вдруг чувствуешь, что делать для них еще приятнее, чем для себя! Удвоенная радость!
Пролетел до памятника Пушкину.
«Ну? — поглядел на него. — Где тут письменные принадлежности? Ты это должен знать: за главного тут!»
Неужто нет того сказочного магазина под условным названием «Аленький цветочек»? Как к Настеньке вернусь? Лопнула сказка?
Нет. Вперед! Улица Горького не кончилась еще.
Где же он? Жадно вглядывался. Нету! В одном из переулков зато увидал девичий силуэт из неоновых трубочек вроде как бы с цветочком во рту. Знак журнала «Юность», в прошлом столь знаменитого, да и сейчас тоже… Зайти? После. Еще не всю улицу прошел. Сейчас — не твой интерес первый. Ее. И самопожертвование мое вознаградилось, когда уже надежду терял! Словно напряжением чувств его создал — крохотный магазинчик, мог бы и не разглядеть, если бы не так страстно всматривался!
Небольшое темноватое помещение. И — они! Знаменитой фабрики «Светоч»!
— Скажите, а в клеточку тоже есть?
— Пожалуйста! — улыбнулась красавица. Понимает, чай, что в сказочном месте работает!
Чуть не спросил было: а по сколько штук можно? Удержался.
Спокойно сказал:
— Пожалуйста, по двадцать пять штук. Этих и тех.
С улыбкою завернула. На улице, не сдержавшись, развернул. Открыл, провел по листу запястьем… Гладь! Вот оно, счастье! Прохладной гладкой страницей по щеке даже провел. Словно умылся. Ура!
Еле вспомнил про «Юность», тормознул. Когда-то она была на улице Воровского, во дворе, в низеньком флигеле. Сирень цвела. И были там Аксенов, Гладилин, Вознесенский, Розовский, Славкин. Та славная эпоха прошла. Для меня так уж точно — как меж пальцев вода. Все теперь далеко.
А, зайду на радостях! Мало ли что. И оказалось — не зря. Витя Славкин остался! Радостно обнялись. Рассказал про тетрадушки — он хохотал.
— И во Владивосток бы поехал?
— Да!
В Петергоф я буквально летел на гладчайших крыльях этих тетрадок!
Однажды спросил Настю, смеясь:
— Сколько же тебе нужно их, тетрадок этих? Опять ехать?
И дела, кстати, в Москве заладились. Благодаря ей! Так что придирок никаких в душе не имел, хотел, наоборот, поблагодушествовать! Но Настя и дед такими «стукнулись» взглядами, искры посыпались, такой накал!
— Так она их раздает кому ни попадя! И в школе, и во дворе! — прошипела бабка.
— И что такого? — захохотал я. — Еще привезу!
Настя таким способом королевой хочет стать с монаршими милостями. Славу приобрести. И даже если она только мечтает об этом, уже хорошо.