Плясать до смерти
Шрифт:
— Что делаем? — Ухов волновался. Еще одна растрата была ему ни к чему.
Я предложил выход: чекист появляется в кадре лишь спиной, и еще одну треть фильма мы маемся, чья же эта спина.
— Так чья же это будет спина? — не понял Ухов.
— Вот его! — Я указал на Кузю. Кузя зарделся.
— А можно я буду сниматься под фамилией Гильдебранд? — шепнул он.
— Можно! — щедро разрешил я. Вряд ли он, бедолага, попадет в титры!
Наконец-то примесь Гильдебрандов в его крови (по матери) будет увековечена! Давно он уже мечтал о чем-то подобном, и вот мечта сбылась. Как всегда, недовольна была лишь Алка (или делала вид): вдруг мало заплатят? И это в тот миг,
Естественно, я вписал роль и для маленькой девочки, постоянно срывающей замыслы злодеев своей непосредственностью, которая Насте давалась довольно легко. В белом старинном платье и в шляпе с бантом, с собачкой на поводке (пудель нашей гримерши), она постоянно появлялась там, где не надо, срывая замыслы врагов. Настьке с ее характером, в общем-то упрямым и вредным, роль пришлась по душе — хихикала, потирала ладошки. Роль мальчика-злодея, передающего записки нехороших людей, отдал Тимке. Тщедушный альбинос (по сценарию — Альберт), упоенный злодейской ролью, несся со спецзаданием, и тут на пути его встала Настя (по сценарию — Липа). Обстановка, прямо сказать, накалилась. Ванты гудели. Настя с собачкой возникла перед юным злодеем. Настька кокетничала, как взрослая, крутя?????????? перед собой пестрый зонтик из рисовой соломки. Песик, принадлежавший гримерше, вжился в роль и рычал на классового врага (хотя все они были из правящего класса, но по разные стороны баррикад). Тимка — и так весь белый — окончательно побелел. Дело в том, что в группе неуклюжую нашу Настю любили, болтали с ней. А Тимку с его вымогательской политикой все не любили, и он такое отношение к себе чувствовал. И тут, окончательно распсиховавшись, схватил песика в охапку, выдернул из руки оторопевшей Насти «уздечку» и швырнул песика за борт. Настя в тот же миг пролезла под леером и прыгнула вниз. В полете она напоминала матрешку на чайнике.
Тут же все мы оказались в воде. Поймали Настьку, а потом и песика, который пытался от нас уплыть.
Тим стоял бледный, не пытался убежать и не хотел извиняться. За ним, положив руки ему на плечи, стояла такая же бледная Алла. Их поза была понятна (хоть не бесспорна) — на этом судне обижают именно их!
Настя, та даже не расстроилась, наоборот, заважничала: сколько людей суетится вокруг нее!
— Аллушка, будь так добра, принеси полотенце! — небрежно попросила она, выбрав именно ее. Алла обомлел-ла от такой наглости! Пусть ее сын, даже и приемный, чуть не утопил девочку, но требовать за это принести полотенце!..
Кузя, пытаясь как-то смягчить все, забормотал:
— Ты, Настя, извини, что так вышло, растерялся, сразу не прыгнул!
— Ну что ты! — проговорила Настя. — Я же люблю тебя, дурачок! — И маленькой пятерней взъерошила буйные Кузины кудри. Кузя захохотал. Алла позеленел-ла!
После нашего путешествия мы сильно привязались к Настьке, а она — к нам, к нашей жизни, и расставаться надолго было уже нельзя.
Вернувшись, мы закинули Настьку в Петергоф и умчались по делам, но скоро по тревоге пришлось вернуться. Все сидели надувшись, глядя в разные стороны. Разбили мы их дружную семью! Первой заговорила бабка (как самая умная):
— Кого вы нам привезли?! Там ее подменили! Это не наша внучка! Эта какая-то дикая, совершенно не умеет себя вести! — Сквозь толщу очков глаза ее казались абсолютно непроницаемыми — что у нее на уме, и есть ли он?
— На улицу стала таскаться! — как о величайшем грехе сообщил тесть.
— Воровать стала! — сообщила теща.
— Что ты такое говоришь, Катя?! — воскликнул дед. — Какое воровать! Просто взяла!
Постепенно прояснилось. Вернувшись
Да, тут не кино! Грустна жизнь нашей любимой дочки. За какие наши грехи она страдает?
— Покажи! — попросила Нонна.
Настя долго стеснялась, а потом, когда ее «достали», злобно оскалилась: вот вам! Да-а. Передний, самый видный зуб расколот по диагонали. И главное — угораздило сейчас, в эпоху перемен, когда словно забыли все, как что делалось. Как мы теперь вставим зуб?
— Усидчивость надо вырабатывать, послушание! — Дед с громким шорохом отложил газету. — А вы… анархию развели.
— Не наша это девочка! Подменили ее! — решительно повторила теща.
— Слушай, мама! Может, тебе подлечиться снова, а? — закричала Нонна.
— Это вам надо подлечиться, прежде чем девочку брать! — прохрипел тесть.
— Если вам девочка не нравится, мы ее заберем! Собирайся, Настя! — рявкнула Нонна.
Если Настя будет жить с нами, все силы будут уходить на нее… Прощайте, мои труды?
— Ладно. Спокойно! — примирительно сказал я.
— Ладно, Настька! Не грусти! — весело произнесла Нонна. — Держи хвост пистолетом. А через дырочку эту… плеваться удобно! Во, смотри!
Дырочек у нее было достаточно — лихо совершила плевок!
— Чему вы учите бедную девочку! — возмутился дед.
…Видно, всю жизнь так и просидит Настенька у бабки под подолом и будет такая же, как она.
А мы? Поманили — и бросили?!
Надо решаться! Я резко встал:
— Мы уезжаем!
— Валерий, вы что? — изумленно спросила теща.
— Куда это, интересно? — оторвался от прессы тесть.
— Домой!
— Ой, и не погостили совсем! — всплеснула руками теща, но большого огорчения я не заметил.
— Нет, вы не поняли! — проговорил я…
Рано обрадовалась!
— Мы едем вместе!
— Кто это «мы»? — проскрипел дед.
— Ну… мы! Я, Настя и Нонна. В наш дом!
— А это что вам? — обиделся тесть. — Здесь вам не дом?
— Нет. Спасибо, но Настя ни разу еще не была в нашем доме. Должна же она увидеть его!
— Ой, Венчик, как я рада! — вскричала Нонна.
— Ну ладно, съездите. Только аккуратно! — проворчал дед. — И скоро возвращайтесь. Нечего ей там делать!
Каждые выходные мы стали забирать Настю из Петергофа и привозить в Купчино. Почему в выходные? Потому что Нонна стала работать, правда, не по специальности. В ее суровый НИИ на Суворовском ездить с нашего болота было далеко, да и незачем, научная карьера явно не была ее призванием. Она устроилась в регистратуру, в поликлинику, и была довольна, и ею там были довольны. Да и ходить было недалеко — через дом. Кроме того, там каждую неделю давали продуктовые наборы, что в те времена было важно. Волнуясь, мы ехали с Настей от станции на троллейбусе. Понравятся ли ей наши пустыри? Мы как-то уже привыкли, но, когда смотришь ее глазами и как бы в первый раз, волнуешься особенно.