Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945
Шрифт:
Начиная с этого лета степь давила на Европу – людьми и техникой. (Если лета 1941 и 1942 гг. прошли под знаком германских наступлений, то лето 1943 г., после провала германского наступления на Курской дуге в первой половине июля, закончилось наступлением советских войск, которое, с короткими перерывами, продолжалось и осенью, и зимой, и дальше – вплоть до конца Третьего рейха. – Ред.) Красные полчища устремились на запад, сметая все преграды в ожесточенных сражениях, каких не знала история, устилая свой путь сгоревшими танками, обломками самолетов и сотнями тысяч трупов.
И опять наступил момент для принятия важного решения, пожалуй самого важного: предстояло сделать очень непростой выбор. Германское командование, изучив и взвесив все существовавшие тогда возможности, остановилось на варианте, имевшем, по мнению генералов, наибольшие шансы на успех при наименьших потерях. Результатом их раздумий и явился небывалый по масштабам исход за
И вот теперь нескончаемый поток людей и грузов все прибывал и прибывал с востока на железнодорожную станцию рядом с рекой, откуда переправлялся по мосту через Днепр дальше на запад. Необычайно длинные составы покидали станцию с интервалом в десять минут, увозя бесценный груз: всевозможное машинное оборудование, целые промышленные предприятия и, главное, зерно, много зерна. Везли и людей – мужчины, женщины и дети карабкались на крыши вагонов, стояли на буферах, гроздьями висели на ступеньках – лишь бы спастись от возвращавшихся большевиков (немало людей в годы оккупации запятнало себя сотрудничеством с оккупантами – сейчас они бежали вместе с хозяевами. Но гораздо большее число людей встречало Красную армию как освободителей, а подросшая молодежь вливалась в ряды наступающих советских войск, обеспечив в 1943–1945 гг. значительную часть (а в пехоте – большую) необходимого призыва – потери, теперь в условиях почти постоянного наступления, оставались высокими, а призывной контингент «коренной Руси» был большей частью исчерпан и выбит. – Ред.).
День клонился к вечеру. А стада все прибывали, с тихим мычанием покорно спускались к реке и, войдя в холодную воду, плыли к противоположному берегу. Ниже по течению слышался визг и хрюканье тысяч свиней, переправлявшихся на большом пароме. Так продолжалось без перерыва час за часом, днем и ночью. Издалека доносились свистки паровозов, тянувших вагоны, набитые зерном, важным стратегическим ресурсом в великой битве с голодом.
Завороженные этим зловещим зрелищем, мы не замечали, как летит время, и совершенно забыли, где находимся. Вражеские бомбардировщики предприняли попытку приблизиться к единственному мосту через Днепр, но их отогнали плотным заградительным огнем немецкие зенитные установки. Потом нас сменили, и мы отправились на отдых, шагая по пустынным улицам. Оранжевое зарево горящих вокруг селений освещало вечернее небо. Откуда-то донесся грохот мощного взрыва, и небо сделалось багровым.
Ночью наши части, согласно приказу, отошли со своих позиций, предоставляя русским возможность утром начать преследование, продвигаясь буквально по пустому пространству, где не осталось ни сел, ни городов, ни людей, ни животных, а также – и это важнее всего – ни крупинки продовольствия, в котором нуждалась Красная армия. Все это, по замыслу германского командования, должно было заставить противника приостановить наступление.
Отход наших войск на линию Днепра прошел в общем успешно (если не считать поражений в Донбассе, где было разгромлено 13 германских дивизий, в том числе 2 танковые. – Ред.), лишь незначительное число солдат попало в плен. По-настоящему большие потери нам еще предстояли. Но на западном берегу Днепра нас ожидал чрезвычайно неприятный сюрприз: оборонительного рубежа не было и в помине. Многократно хваленой Днепровской линии вообще не существовало. Обозленные и разочарованные, мы зарывались в землю, как могли, под непрерывным огнем вражеской артиллерии. Только железная дисциплина удерживала солдат от бунта против ответственных чинов.
На некоторых участках русские переправились через реку почти одновременно с нами. Таким образом, Днепр действительно стал для нас предзнаменованием, но не того, о чем мы мечтали.
Итак, никакого Восточного вала не было, Днепровская оборонительная линия не существовала. (Так сказать нельзя. Другое дело, что стремительное наступление советских войск не дало немцам времени на передышку и дооборудование оборонительных позиций. – Ред.) Но реки, сами по себе, никогда за всю историю войн не являлись непреодолимой преградой. Наши государственные мужи строили свои надежды, в буквальном смысле этого слова, на песке. И только теперь своими бренными телами мы должны были преградить путь врагу. Но именно в эти дни вынужденного отступления сильнее, чем во времена победоносного марша вперед, проявились подлинные качества немецкого солдата, воевавшего на Восточном фронте.
Отступление! Как часто мы прежде явственно ощущали горячее дыхание паники, охватывавшей противника и предшествовавшей повальному бегству. Прежде мы всегда шли только вперед, на всех фронтах – на севере и западе, на юго-востоке и юге и особенно на востоке (как раз на востоке немцы уже с первых дней ощутили,
Позднее мы поняли, что именно в те дни тяжелых испытаний мы стали настоящими солдатами, способными, преодолевая страх, выдержать ужасы войны. И мы также осознали, что завоевание нескольких сотен километров вражеской территории, принимавшееся нами до тех пор верным предвестником окончательной победы, в действительности еще ничего не значит. Как мы убедились, эта война, давно вышедшая за рамки разумного, содержала в себе любые мыслимые возможности – как благоприятные, так и неблагоприятные для нас – возможности, которые мы и предоставить себе не могли в долгий период непрерывных громких триумфов. Мы отрешились от иллюзии, что война – это легкая прогулка для нас и что она уже выиграна. Мы уже не перебирали факторы, якобы сулившие нам общую победу, но начали, спокойно и тихо, изучать правила, по которым велась смертельная игра между нами и противником, научились обращать внимание на главных игроков, державших в руках козырные карты, и реагировать соответственно. И эти новые знания крепко засели в солдатских мозгах. Они были предпосылками наших будущих действий как нации, и приобрели мы их как раз вовремя. Постигшее нас политическое фиаско на юге, последовавшее за военным поражением, потребовало от нас не отворачиваться от правды, какой бы горькой она ни была, а смотреть ей в глаза. Абсолютная готовность в любых условиях выполнить свой солдатский долг помогала преодолевать невзгоды и в сражениях на фронте, и в боях с партизанами, и в войне на истощение. Какое-нибудь неординарное событие, которое еще год назад привело бы победоносный вермахт в крайнее возбуждение, теперь воспринималось без всякого удивления, почти безучастно. Сообщение о удачном контрударе уже не вызывало прежнего взрыва энтузиазма, а рассматривалось как дело само собой разумеющееся.
В тот период на нашу долю выпало еще одно тяжелое испытание, одно из самых суровых для всякого настоящего солдата: мы должны были отступать не будучи побежденными. (Непонятно, где и как отступал автор, а германские войска откатывались под ударами советских войск, не дававших возможности немцам зацепиться на промежуточных рубежах. – Ред.) Тысячи раз поднимался вопрос: «Почему мы отходим?» – но вразумительный ответ так и не прозвучал. Солдаты, недоумевая, постоянно просили своих командиров доходчиво объяснить им смысл данного маневра, существенно подрывавший главный источник жизненной энергии всякого солдата – веру в превосходство нашего оружия и в окончательную победу. И еще. Гигантское по своим масштабам отступление с применением тактики выжженной земли, когда позади оставалось обширное мертвое и пустое пространство, уход с территории без соприкосновения с врагом (наши части, вцепившись в отступающих немцев мертвой хваткой, переправлялись через Днепр, не давая врагу закрепиться. – Ред.) – все это таило в себе серьезную угрозу дисциплине и морали воинских частей. Мимо солдат тянулись стада коров, везли кур, гусей, уток и другую домашнюю живность; вдоль дорог громоздились горы всякого неохраняемого полезного и ценного добра, ожидавшего транспорта; рядом с железнодорожным полотном, по которому проносились бесчисленные составы с зерном, медленно брели нескончаемые толпы простых граждан (опрометчиво связавших свою судьбу с оккупантами. – Ред.) – мужчин, женщин с младенцами на руках, совсем юных девушек. Всех их подгоняло стремление спастись от надвигавшейся с востока смерти.
Какая другая армия мира выдержала бы отступление подобного масштаба на пятом году войны (если считать с начала Второй мировой войны), без серьезного ущерба или полной утраты боевого духа и организационной структуры? Несмотря на трудности, какие создало это отступление для тыловых служб, оно явилось великолепной проверкой истинных качеств передовых частей. Разумеется, Сталин постарался сосредоточить для преследования все наличные войска, оставшиеся после тяжелых боев на левобережной Украине, пытался любой ценой использовать эту беспрецедентную миграцию миллионов людей на сотни километров с выгодой для себя. Противник то отставал, позволяя нам передвигаться без помех, то, бросая против нас все силы, прорывался сквозь наши оборонительные заслоны и уходил, как правило, с мизерной добычей. Но добиться решающего успеха врагу ни разу не удалось. Невзирая на тяжелую стратегическую и тактическую обстановку, возникшую для нас в связи с осуществлением плана передислокации на новые позиции, враг так и не смог ни в каком месте и ни в какое время помешать реализации первоначального замысла.