Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945
Шрифт:
Говорил ли Флепс столь откровенно с самим Гиммлером, или же слова, сказанные им в Будапеште, были переданы потом в Берлин – неизвестно. Но уже через два дня после того, как Флепс выехал к новому месту назначения, от Гиммлера поступила весьма любопытная телеграмма: «Задержать автомашину СС №…, арестовать пассажиров и немедленно доложить».
К всеобщему удивлению, указанный в телеграмме номер принадлежал автомашине генерал-лейтенанта СС Артура Флепса. Приказ о задержании и аресте был передан в соответствующие германские органы.
Через несколько дней пришел еще один, уже более конкретный приказ Гиммлера: «Арестуйте генерал-лейтенанта Флепса и его адъютанта. Если потребуется, примените силу. Арестованных под надежной охраной отправить в ставку фюрера».
Вместе с тем за несколько недель до капитуляции с территории, оккупированной советскими войсками, поступила радиограмма: «Генерал Флепс организует в Румынии партизанскую борьбу».
Никто не знает наверняка, что в действительности произошло, и дело Флепса остается одной из многих неразгаданных тайн Третьего рейха. Одно не вызывает сомнения: никакой командир, расстрелявший, по приказу фюрера, генерала Флепса, не присвоил бы себе его генеральские погоны и Рыцарский крест.
Тем временем операции Красной армии продолжались с неумолимой последовательностью по всему фронту. Маршал Малиновский, один из наиболее честолюбивых военачальников Сталина, прилагал все силы, чтобы добиться быстрой победы. В полосе действия 2-го Украинского фронта было сосредоточено несколько армий, в том числе и 6-я гвардейская танковая армия; сюда перебрасывались также соединения с полосы 4-го Украинского фронта.
Несмотря на многократное (превосходство было, но не столь большое и местами, особенно в танках, временами переходило к немцам и венграм. – Ред.) превосходство противника, потрепанные и изрядно поредевшие германские войска оказывали упорное сопротивление. Танковые части, прибывшие из Вюртенберга, Нижней Саксонии, Тюрингии и Восточной Пруссии, австрийские и баварские горные стрелки, бранденбургская и судетская пехота, кавалерийская дивизия СС и остатки германских люфтваффе, в том числе под командованием одноногого пилота-аса Руделя, раз за разом бросались на приближавшиеся советские полчища. Все напрасно. Петля вокруг Будапешта затягивалась все туже.
Рано утром 29 октября Малиновский предпринял генеральное наступление на всем широком фронте между Тисой и Дунаем, и битва за Будапешт началась.
Мое подразделение занимало рубеж обороны у Шорокшар и Дунахарасти непосредственно за пределами Будапешта. Противник уже достиг первых предместий города и остановился, чтобы перевести дух перед решающим ударом. Мы чувствовали его приближение. А позади нас, в чудесном Будапеште, как перед концом света, шла безудержная гульба, все судорожно искали всевозможных наслаждений. И хотя снаряды русских уже падали на улицы города, а русские бомбардировщики каждую ночь сбрасывали на город свой смертельный груз, все рестораны и кабачки были постоянно переполнены. В роскошных гостиницах, расположенных на набережных Дуная, – «Геллерт», «Карлтон» и «Хунгария» – рекой лилось вино и шампанское. Женщины без колебаний отдавались любому встречному, мужчины брали охотно. Всякий желающий мог прокатиться на трамвае к линии фронта: конечную остановку отделяли от рубежа обороны всего несколько сотен метров. Трамваями пользовались и немецкие солдаты, когда отправлялись в город помыться, или выпить, или попробовать счастья у женщин, или же за всеми тремя удовольствиями. Подобную войну мы до сих пор встречали лишь в дешевых бульварных романах, предназначенных для очень невзыскательного читателя. Но это было несравненно лучше того, что мы пережили раньше, на бескрайних просторах России.
Как-то в один из более или менее спокойных моментов в неистовой пляске смерти мне случилось прочесть в венской газете о загадочной смерти моего давнего друга Эрнста Хандсмана – известного австрийского журналиста времен канцлера Шушнига (канцлер в 1934–1938 гг. – Ред.). Известие сильно огорчило меня: живых друзей у меня почти не оставалось. Невольно возникло ощущение собственной обреченности. Со слов бывалых людей, в схожих условиях их тоже
С этим человеком исчез и последний столп революционного крыла национал-социализма. Теперь, когда его не стало, у меня в ушах отчетливо зазвучали его прощальные слова, сказанные в 1943 г.: «После этой войны мы обязаны положить конец уродливому суррогату социализма, иначе…» В этот момент его глаза горели огнем фанатика. Быть может, именно ради его великих идеалов Господь уберег этого немецкого бунтаря от расстрела по приговору французского трибунала.
Глубоко тронутый, я прочел официальное сообщение о похоронах Бюркеля в присутствии высших партийных чинов, в последний раз показавшихся на публике. «Пляска смерти! Пляска смерти!» – слышалось в грохоте орудий наступавших русских танков, в вое бомб, сыпавшихся с неба на наши позиции.
Противник форсировал Дунай значительно ниже по течению, отбросил оборонявшуюся там дивизию и полностью уничтожил 22-ю дивизию СС («Мария-Терезия». – Ред.), находившуюся, по существу, в стадии формирования – из проживавших в Венгрии этнических немцев. В итоге части Красной армии оказались у нас в глубоком тылу. Как следствие – наши долговременные, глубоко эшелонированные оборонительные сооружения к востоку от Будапешта сделались совершенно бесполезными. Было отчего прийти в отчаяние, и я вновь стал – впервые за многие месяцы – задумываться над тем, как скверно идут наши дела. Офицеры, с которыми мне приходилось обсуждать эту проблему, были в равной степени шокированы неумелыми действиями руководства при организации обороны Будапешта.
Еще турки прекрасно знали о возможности обойти город с флангов и о том, что с холмов к западу от Будапешта, например с Будаи-Хедыпега, можно беспрепятственно сколько угодно обстреливать город из орудий, не опасаясь серьезной атаки противника. Еще турки понимали, что в битве за Будапешт этим высотам принадлежит важнейшая роль.
Туркам, как я уже сказал, все это было отлично известно, и они действовали соответственно. Но не мы; и в результате Будапешт с запада остался без защиты. Здесь не было ничего – пустое место. Как-то ведя разведку в данной местности в сторону противника, я был поражен полным отсутствием чего-либо похожего на фортификационные работы. (Автор опять преувеличивает. Оборонительные сооружения здесь были, но не столь сильные, как к востоку от города, и были прорваны стремительными действиями наших танков и пехоты. – Ред.) Невольно мне вспомнился Днепр, события годичной давности, и вот мы уже стоим у ворот Германии.
Одним словом, наши основные оборонительные рубежи находились к востоку от Будапешта, но русские, хорошо усвоившие уроки истории, мало обращали на них внимание и, переправившись через Дунай много южнее и продвигаясь вдоль его западного берега, вскоре приблизились к городу.
В ту пору моя рота дислоцировалась в районе горы Геллерт-Хедь (центр города, 235 метров. – Ред.), усиленно тренируясь в осуществлении контратак с учетом рельефа здешней местности. Как я понимал, именно данный участок обороны должен первым подвергнуться массированному натиску противника и готовился, насколько возможно, отразить удар.
Внезапно, словно гром средь ясного неба, поступил приказ: «Роте через час отправиться на запад по Венскому шоссе».
Я начал готовиться к выступлению. Ротный старший фельдфебель чуть не плакал. Был канун Рождества, 24 декабря 1944 г., и он приготовил целого поросенка, всевозможные закуски и напитки. Пока мы в спешке паковались и грузились, низко над нами пронеслись русские штурмовики, ведя огонь из всех видов бортового оружия. Застучали зенитные пулеметы, женщины и дети из близлежащих домов с плачем и криками бросились в подвалы. «Вам придется привыкать к этому», – подумал я с грустью. Затем мы тронулись в путь.