Пляска смерти
Шрифт:
Я уже видела у себя на лице глаза Белль Морт. Светло-карие глаза, как темный мед, наполненный огнем. И я смотрела ее глазами на Огги, и она его тоже видела. Когда ее темный свет наполнял мои глаза, она видела все, что вижу я.
И в голове у меня раздался ее шепот:
— Неужто ты думала, что, раз Жан-Клод стал sourdre de sang, ты окажешься вне моей власти, Анита?
Вообще-то я так и думала, и она это знала. И еще ей это было смешно до чертиков.
— Чего ты хочешь? — спросила я.
Страх шампанским
Она смотрела на Огги, стоящего перед нами на коленях, и я знала, чего она хочет. Я ощущала ее сожаление, сожаление, что Огги ушел с ее ложа, от ее тела.
— Но ведь ты его изгнала, — сказала я.
— Не входи в мои мысли, Анита.
Она сидела на краю огромной кровати с четырьмя стойками. Я когда-то видела эту кровать в воспоминаниях Жан-Клода. Она свернулась на ней; белая рубашка, сотни лет назад вышедшая из моды, скрывала роскошь ее тела, и она казалась крошечной, как дитя, прильнувшее к резному дереву. Роскошная волна темных волос длиннее моих — и я впервые поняла, что мы хотя бы поверхностно похожи. Миниатюрные брюнетки с бледной кожей и карими глазами.
— Я была первой красавицей всей Европы; как смеешь ты себя со мной сравнивать?
Сила ее хлестнула меня резким ударом кнута.
— Прости меня, — сказала я, поскольку не имела в виду неуважение. Я же не хотела сказать, что у нас с ней одинаковая красота — только черты общие.
Эта мысль ее смягчила, но заодно напомнила ей о том, зачем она вообще вошла в меня. Плохо.
— Огюстин, — сказала она, и голос ее лился мурлыканьем куда ниже, чем мой обычный голос.
Это не был в точности ее голос, потому что пользовалась она моим горлом, но моим голосом он тоже не был. Хотя этот голос был достаточно близок к ее, чтобы у Огги глаза полезли из орбит и он стал бледнее смерти. Не помню, чтобы мне приходилось видеть, как бледнеют вампиры.
— Как это может быть? — прошептал он.
— Ты меня позвал, — ответила она моими губами. — Твоя сила и твоя кровь воззвали ко мне.
Он проглотил слюну, шевельнув при этом губами, и кровь у него потекла быстрее. Укус заживал на глазах, но все еще кровоточил.
— Я не хотел…
— Ты принудил ее любить себя, Огюстин, как пытался заставить меня. Но никто, никто не может заставить Белль Морт.
— Прости меня. Я не знал, что может сделать моя сила.
Он прошептал это, все еще держа меня за руки, но куда как нежнее. Настолько слабо, что я могла бы легко освободиться, но слишком поздно, чтобы это могло что-то значить. У нас тут были проблемы побольше ardeur’а.
— Но я могу насладиться этим здесь и сейчас, и это не я влюблюсь в тебя, а она. Это причинит страдание ей и Жан-Клоду. И даже тебе. — Она засмеялась на своей кровати за сотни и сотни миль отсюда. — Реквием, когда вызывает телесное вожделение в своей жертве, вызывает его и в себе. Точно так же, когда ты заставляешь женщину полюбить себя, ты влюбляешься в нее в ответ.
И снова я ощутила в ней сожаление. И поняла в этот момент, что, когда Огги использует свою силу полностью, эффект получается не временный.
— Да, Анита, — сказала она у меня в голове, сидя на своей кровати при свете факелов. — Эффект полностью постоянный, могу тебя заверить.
— Значит, ты любишь…
Она снова хлестнула той же резкой силой. Это меня остановило, и сказала она:
— Все любят Белль Морт. Все меня обожают. Это моя природа — быть любимой.
Но я слишком часто была слишком близко к ее разуму, чтобы не понять куда лучше, что она говорит на самом деле.
— Вожделеют. Все вожделеют к Белль Морт.
— Любят, вожделеют — разница в словах, а смысл один.
Но мы были слишком сильно связаны: она знала, что я по этому поводу думаю — что любовь и вожделение совсем не одно и то же, и эта мысль была так отчетлива, что она ментально споткнулась — я ощутила ее сомнение, на полмгновения она усомнилась. И это не я посеяла в ее уме зернышко сомнения. Оно уже там было, с тех пор как много веков назад Жан-Клод и Ашер покинули ее добровольно.
— Они вернулись ко мне, Анита, не забывай. Они жить не могли без Белль Морт!
Она стояла на коленях на своей кровати, и лицо было прекрасно в гневе. Но я знала лучше многих, что там за этим гневом. За ним был страх.
— Хватит! — крикнула она, и у меня в голове отдался этот крик, а Огги он ударил как кулак.
Огюстин покачнулся, стараясь не упасть, удержать меня, но сила ее уже захлестнула нас, ее версия ardeur’а — исходная. Все, что исходило от Белль Морт, это были всего лишь клочки ее силы. Мы все были ее отражением. А сейчас оригинал ревел надо мной, рвал вопли из моего рта, и Огюстин мне вторил.
Ее сила рвалась из нас, рвалась заполнить зал и тронуть всех. Огги отгородил ее стеной и всю свою волю, свою мощь как мастера города бросил на то, чтобы удержать ее, но долго стена продержаться не могла. Я попыталась вызвать некромантию — мне удавалось когда-то изгнать Белль, но сейчас я не могла заглушить ardeur. Пока этот вопрос не будет решен, от меня толку мало.
Огги обрел дар речи раньше меня.
— Все вон, вон! Мы это долго не удержим, оно всю комнату заполнит!
— Это же передается прикосновением, — сказал Мика.
Огги покачал головой:
— Это не ardeurЖан-Клода, это от Белль. Достаточно стоять рядом. — Он содрогнулся, плечи у него ссутулились, будто поддаваясь под огромной тяжестью. — Сэмюэл, уводи своих. Ты не знаешь, что эта штука может тебя заставить делать.
У меня за спиной прозвучал голос — с гораздо более сильным французским акцентом, чем я привыкла слышать.
— Огюстин, что ты сделал с ma petite?Сила, давление… — Я обернулась к нему, и он замолк. — Белль Морт.