Пляска в степи
Шрифт:
Воевода прикусил язык. Напрасно Ярослав убил тогда хазарского посланника. Дядька Крут корил себя: мол, должен был упредить, поближе к князю стать, его удар в сторону отвести. Что уж теперь говорить... Но где-то изнутри царапалась мысль: а вот коли бы не убил, коли б отпустил живым, может, и нынче все иначе бы вышло? Может, и не случилось бы никакого разорения южных земель.
— Ведаю, о чем мыслишь, — Ярослав поглядел на него и невесело усмехнулся. — Но оказалось, что Сбыгнев не брехал, и брат мой и впрямь давно спутался с хазарским воеводой,
— Сбыгнев... — тяжело вымолвил воевода, невольно сжав тяжелые кулаки. — Не помер он еще?
— А что ему сделается, — с лихим весельем отозвался Ярослав и махнул рукой. Второй пятерней он взъерошил длинные волосы на затылке. — Сидит в теплой клети, по соседству с воеводой Брячиславом.
— Я бы потолковал с ним. Дозволишь, князь? — хмурый дядька Крут не разделял беспричинного веселья Ярослава.
— Коли любо тебе — толкуй. Но не трогай. Он сам ко мне пришел.
Воевода фыркнул, всем своим видом выражая несогласие, но все же кивнул. Против слова князя он, конечно, не пойдет. Хотя с десятника он бы многое мог спросить. Жаль, Ярослав воспретил кулаками размахивать. Чтобы вытрясти из Сбыгнева его гнилое нутро, воевода не пожалел бы себя.
Дядька Крут вдруг с тревогой поглядел на князя: помягчел он что ли? Али просто устал? И за меньшие проступки голову с плеч сносили, а бывший святополковский десятник столько всего натворил, что нескольких жизней не хватит, чтобы искупить. А князь отчего-то оставил его в живых... Чудно.
— Еще воевода Храбр людей своих всю зиму баламутил. Просил меня отпустить их всех. Мол, хазарам пойдут мстить, — немного помолчав, Ярослав заговорил о другом. — Хотел я сперва просить, чтобы ты с Храбром Турворовичем потолковал, успокоил его малость. Да уж поздно нынче.
— Совсем воевода Храбр разума лишился. Они бы еще по пути померли, такие холода лютые стояли! — заворчал дядька Крут. — Добро, нынче хоть оттаяло самую малость, я задницу не отморозил себе в седле! А что же, князя своего сопливого Храбр Турворович, стало быть, бросить вознамерился?
— Нет, конечно, — Ярослав усмехнулся. Давненько не слыхал он привычного, родного ворчания. — Желана Некрасовича он моим заботам решил поручить.
Воевода покачал головой. Мертвые уже мертвы, месть за них обождать может. Но наследник-то князя, сын его — жив! Дружине бы следовало от князя своего сопливого ни на шаг не отходить, о его благополучии тревожиться, а уж потом, в последний черед хазар идти бить. Им терем сызнова предстоит отстроить... Да-а. не зря старики говорили, горе и впрямь ослепляет людей.
— Стало быть, на терем князя Некраса хазар навел Святополк. И он же вместе с хазарами разоряет княжеские земли, — дядька Крут посмотрел на Ярослава, лицо которого при упоминании молодшего брата обратилось в камень. — Гнилое, порченное семя. Старая княгиня и впрямь по-черному князя Мстислава околдовала… напрасно этого сученыша не придушили
Воевода так разошелся, что пристукнул кулаком по столу.
Ярослав поморщился.
— Довольно отца поминать, — сказал он глухо. — Взад уже ничего не воротишь. Может, он о многом пожалел, да было уже поздно.
Дядька Крут прикусил язык и смолчал. Может, князь был и прав нынче, и пустые слова и впрямь не поворотят время вспять, да только вот в том, как все сложилось, повинен был старый князь Мстислав. И пусть Перун разразит воеводу на том самом месте, где он сидел, коли есть какая неправда в его мыслях! Но вот таким князь Мстислав воспитал второго сына, а старшему придется нынче все это расхлебывать. Понятно, что коли и другие княжества прознали, что спутался с хазарами младший княжич, то должен Ярослав вмешаться.
Ладожский князь перекатывал пустую чарку из ладони в ладонь, пустым взглядом рассматривая столешницу у себя под руками.
— Он мой брат, — сказал Ярослав, наконец, и по голосу было понятно, что каждое слово дается ему с трудом. — Мне и честь, — он скривил губы в болезненной усмешке и поднял голову, чтобы посмотреть на воеводу.
— Нашто ты нынче хочешь идти? — спросил тот, борясь с оторопью. Таким чужим помстилось ему лицо воспитанника. — Обожди, пока снег сойдет да земля высохнет.
— Семь гонцов за месяц, дядька Крут, — обронил Ярослав с горечью. — Нельзя до весны ждать. Неведомо, что он еще учинит...
— Да он нарочно тебя из терема вытравливает! — не сдержавшись, воевода вновь громко хлопнул раскрытой ладонью по столу. — Как ты не разумеешь!
— Ну, ты уж совсем за дурака меня не держи, — Ярослав бросил на него быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей. — Может, и впрямь вытравливает. Так это ж и хорошо. Встретимся с братцем лицом к лицу.
— А Стемид тебе что говорит?
И хотя за охочесть до баб дядька Крут сотника ругал, но воином тот был добрым, да и в дружине ладожской высоко стоял. Как раз после воеводы.
— Ну, как он поперек батьки пойдет, — Ярослав улыбнулся и притворно развел руками. — Не воспитывал ведь он меня с малых лет, вот и перечить боится.
Словно не веря в то, что слышит, воевода покачал головой. Откуда только взялось в князе это напускное веселье? Заметив, Ярослав хмыкнул и откинулся назад, прислонившись лопатками к теплому срубу.
— Да говори уже, как есть, — велел он с прежним лихим задором. — Не зря же я тебя столько дожидался.
— Обожди до весны, — повторил воевода с нажимом. — Обожди, ЯркО, — навалившись грудью на стол, воевода протянул руку и сграбастал левое запястье князя, стиснув изо всех сил.
Дурное предчувствие овладело им, а такое случалось нечасто. Не шибко дядька Крут в такое верил; говорил всегда, что только глупые бабы могут сердце слушать. Воина же ведет разум. А вот поди ж ты, почудилось недоброе, и тотчас и Ярослава за руку схватил, и детским прозвищем назвал, которое нечасто вслух произносил.